Про Лилит ...3

Владимир Байбиков

Адам и Лилит


Он увидел её когда-то
Силуэтом в огне заката
И никак позабыть не мог.
Этот танец огнехожденья
Обещает перерожденье,
Но опасен его итог:

Манит тайнами мирозданья,
Разрушенья и созиданья
Столь желанный и тёмный лик.
Непосильное испытание;
К ней любовь - это лишь страданье,
Или истины тусклый блик?

Поцелуй... С ней почти сливался,
Но в последний миг испугался:
Я погибну в её плену!
Новой сути огни погасли,
Всё исчезло - страдай и кайся,
Что оставил её одну!

Он мечтал, открывая двери,
Он искал, он почти поверил
В их космичекую судьбу.
Где же ты, неземная Пери?
Не найдя, свыкся он с потерей,
Скинул древнюю ворожбу.

Встретил вскоре земную Еву,
Мать, служанку и королеву
И хозяйку в одном лице:
Кроткий образ Пречистой Девы.
Насмотревшись чужих пределов,
Возвратишься домой в конце.

После ужина с калачами
Просыпается он ночами
И со звёздами говорит.
Выбрал яблоко он в начале.
Никогда, ни в одной из далей
Он не встретит своей Лилит.

Очень редко, в бреду утраты,
Стонет сердце, бессильно смято;
Ловит он огоньки примет -
С краю ночи, в пылу заката
Манит властно, зовёт куда-то
Чей-то огненный силуэт.

Владимир Набоков

Я умер. Яворы и ставни
горячий теребил Эол
вдоль пыльной улицы. Я шел,
и фавны шли, и в каждом фавне
я мнил, что Пана узнаю:
«Добро, я, кажется, в раю».
От солнца заслонясь, сверкая
подмышкой рыжею, в дверях
вдруг встала девочка нагая
с речною лилией в кудрях,
стройна, как женщина, и нежно
цвели сосцы — и вспомнил я
весну земного бытия,
когда из-за ольхи прибрежной
я близко-близко видеть мог,
как дочка мельника меньшая
шла из воды, вся золотая,
с бородкой мокрой между ног.
И вот теперь, в том самом фраке,
в котором был вчера убит,
с усмешкой хищною гуляки
я подошел к моей Лилит.
Через плечо зеленым глазом
она взглянула — а на мне
одежды вспыхнули и разом
испепелились.
В глубине
был греческий диван мохнатый,
вино на столике, гранаты
и в вольной росписи стена.
Двумя холодными перстами
по-детски взяв меня за пламя:
«Сюда»,— промолвила она.
Без принужденья, без усилья,
лишь с медленностью озорной,
она раздвинула, как крылья,
свои коленки предо мной.
И обольстителен и весел
был запрокинувшийся лик,
и яростным ударом чресел
я в незабытую проник.
Змея в змее, сосуд в сосуде,
к ней пригнанный, я в ней скользил,
уже восторг в растущем зуде
неописуемый сквозил, —
как вдруг она легко рванулась
отпрянула, и ноги сжав,
вуаль какую-то подняв,
в нее по бедра завернулась,
и полон сил, на полпути
к блаженству, я ни с чем остался
и ринулся и зашатался
от ветра странного. «Впусти»,—
и крикнул, с ужасом заметя,
что вновь на улице стою,
и мерзко блеющие дети
глядят на булаву мою.
«Впусти»,— и козлоногий, рыжий
народ все множился. «Впусти же,
иначе я с ума сойду!»
Молчала дверь. И перед всеми
мучительно я пролил семя
и понял вдруг, что я в аду.

Мартиэль

Лилит

Неправда, не верь! Все преданья и книги лгут!
Не слушай сказителей - что они могут знать!
Да кто это выдумал, будто бы я смогу
Рассеяться прахом, забытой легендой стать?

Да пусть вся Вселенная рушится в небытие!
Да пусть все светила изменят свои пути!
Я стану твоим дыханьем, счастье мое,
Незримой тенью твоею. Прости! Прости...

Послушай - я здесь, я рядом. Смотри, смотри:
Ты видишь - сквозь лед и камень растет трава.
И, может, был прав Создатель, сказав: "Умри!"
Но я не сумела так. Я жива! Жива...

В шелесте крыльев, в серебряном свете луны,
В крике пронзительном чайки над зубьями скал,
В пене ажурной на гребне зеленой волны,
В песне соленого ветра - кого ты искал?
Я устилала твой путь шелковистой травой,
В полдень дарила покой земляничных полян.
Запахом хвойным дурманил не воздух лесной -
Это дыханьем моим был ты счастливо пьян.
Там, где под небом свинцовым обитель ветров,
Там, где над бездной орлы пролетают, кружа,
Эхом седых водопадов, и пеньем ручьев,
Рокотом дальних обвалов мой голос дрожал.
Белый песок, что твой след лишь мгновенье хранит,
Радость моя, не отдам и за вечный покой!
Разве не слышишь, как бьется о древний гранит
Криком распоротый воздух: "Я здесь! Я с тобой:
В буйном прибое и в пляшущем диком огне,
В малой дождинке, в цветке и в дорожной пыли..."
Ангел, истерзанный болью, не плачь обо мне,
Я не мертва. Я - душа этой грешной Земли.

Стократ исходив все земли из края в край,
Где камни и травы впитали тепло твоих ног,
Ты с грустью подумаешь - как же бесцветен Рай
Без горького счастья, которое проклял Бог!

Устав на исходе ночи искать и звать,
Ты падаешь, обессилев, на грудь Земли.
Но - голос из темных недр: "Я жива! Жива..."
И - в сердце звездою взрывается имя: ...!!!

@темы: кошачье, королевское

---

Про Лилит...2

Аветик Исаакян


ЛИЛИТ (Еврейская легенда)

Когда бог создал небо, землю, всех животных и все растения-то взял лежащую под ногами животных глину и словом своим сотворил из нее человека. Сотворил, дабы дивился он величественным деяниям господа и прославлял имя божье. И поселил его в Эдеме.
И новосозданный Адам восхитился чудесами божьими. Обозрел он всех животных, всех птиц, все растения, изумился и восславил имя великого мастера. И, ощутив себя одиноким, впал в тоску, в великую тоску.
И бог, видя одиночество Адама, сказал сам себе: “Нужно создать для Адама нежную подругу, дабы человек вкушал отрады рая не в одиночестве”. И поймал устремленное ввысь пламя и из его зыбких, порхающих языков сотворил первую женщину - Лилит.
И, посмотрев на свое создание, восхищенно оказал:
- Добра, ибо прекрасна. И подозвал к себе Адама.
Вложил маленькую руку Лилит в ладонь прачеловека и сказал:
- Адам, вот тебе подруга, прекрасная Лилит. Отражайтесь в глазах друг у друга, сердцами же любите друг друга. Плодитесь и размножайтесь. Адам, следуй за Лилит во все дни жизни твоей, а ты, Лилит, будь покорна Адаму.
Пристально посмотрела Лилит на Адама и почуяла запах глины. И почувствовала она, что взгляд Адама опустился тяжестью земною на плечи ее. И поспешно вырвала она руку из ладони Адама.
Взглянул на Лилит Адам, и разверзлась пред ним некая бездна красоты, и чаровала она, и влекла душу его к ужасной пропасти, к уничтожению. И смежил он очи, где стоял страх, рожденный восхищением.
И когда вновь разомкнул он очи свои, уста его едва смогли вымолвить:
- Хвала тебе, господи, ибо создал ты прекраснейшее и совершеннейшее из всех творений своих. Создал ты венец всей чудесной вселенной твоей. Хвала тебе вечная и безграничная!
Лилит вняла словам его и томно склонила голову к плечу, первая довольная улыбка мелькнула на дивном лице ее.
Адам, пробуждаемый неким чувством, дотоле ему неведомым, пожелал вновь взять руку Лилит. Но Лилит ускользнула от Адама, подобно пламени.
И ощутил Адам, что сердце его приковано к светозарным стопам Лилит. И, следя за Лилит, увидел, что она стала на берегу пылающего золотом озера, где плавно плыли лебеди с белоснежным оперением. С восторгом взирала Лилит на лебедей. Их гибкие, красиво изогнутые шеи зачаровали ее. Нежным голосам позвала она лебедей. И когда опустилась на колени, чтобы приласкать их, то увидела на водной глади дивный, огненный облик, и когда постигла, что это ее отражение, восхитилась она собою и возгордилась. Заплела она рассыпанные кудри, дабы косы вились по спине и плечам ее. И, восхищенная, взирала Лилит на образ свой и не могла насытиться.
Голубое небо, солнце и уголок рая отражались в зеркале озера. И увидела Лилит, что солнце не столь огненно, как пламень очей ее и небо не столь бездонно, как глубина очей ее. В раю она - создание совершеннейшее, рай же и озеро исполнены сиянием лика ее.
Прилетели две яхонтовые бабочки с алмазными крыльями и сели на благоуханные кудри ее. Взглянула на них Лилит и улыбнулась:
- Как было бы прекрасно, если бы всегда оставались они на кудрях моих...
И стала срывать она цветы, что источали благовоние и тысячами красок переливались вокруг нее, и убрала ими свои волосы.
Поодаль стоял Адам, поглощенно следил за подругою и внезапно осмелился приблизиться к ней. Когда Лилит увидела, что отражение Адама смешалось с ее отраженном, в гневе отпрянула она и яростный пламень очей своих устремила на Адама.
- Лилит, Лилит, прекраснейшая из ангелов, - чуть слышно произнес Адам, - что за цветы нарвала ты?
- Эти? Это чудо-цветы, тебе не понять их прелести, - презрительно оборвала Адама Лилит.
- Нет, душа моя, я знаю в Эдеме такие места, куда не ступала даже стопа самого создатели. Я видел там бесподобные цветы несказанного благоухания, деревья со светящимися листьями, отягченные сладостными плодами... Не хотела бы ты сейчас пойти туда со мною?
Так ласково говорил Адам, что на мгновение Лилит умерила гнев свой:
- Хорошо, Адам, пойдем, но не сегодня; после, после...
- Да, Лилит, нежная моя, пойдем, когда пожелаешь, но скоро опустится ночь; войди в шалаш, я возвел его неподалеку от соловьиных гнезд, он окружен роскошными цветами. Спи там, а я буду стеречь твой сладостный сон.
- Нет, нет, оставь меня одну. Я сегодня очень устала, - и в глубину рощи направила она легкие стопы свои.
-Адам не знал, что ответить. Молча понурив голову, побрел он за нею.
- Прошу тебя, Адам, оставь меня одну...
- Но Лилит, желанная Лилит, когда же мы увидимся и когда...
-Завтра, - как бы повелевая, снова оборвала Адама Лилит и в единое мгновение скрылась среди кустов.
Лилит, сидя у родника, прислушивалась к его хрустальной музыке, и любовалась райским небом. И жгучие гроздья звезд опьяняли сердце ее таинственным желанием.
И Лилит, опьяненная звездами, уснула на цветочном ковре и пробудилась от полного любовной истомы соловьиного пения.
Занялась заря, пронизывая каждый мельчайший комок земли неописуемым волшебством лучей и красок. Адам же наполнил корзину плодами и цветами, направился к шалашу Лилит и еще издалека окликнул ее. Ответа не было.
Вновь окликнул он, и вновь ему не ответили. В нетерпении несколько раз прошагал он взад и вперед вдоль ручья, окидывая испытующим, взором все окрест. И не было видно Лилит.
Пошел он на берег озера, бродил но рощам, вновь вернулся к роднику. Лилит же все не было и не было.
“Что с нею, что с Лилит? - думал Адам. - Наверное зашла она в дальние рощи и заблудилась. Надо искать ее, искать!” И оставил он корзину у ручья, там, где находился шалаш Лилит, и пошел искать подругу свою.
Целый день бродил Адам и громко призывал Лилит. Но безуспешно.
И настал вечер, и опустилась ночь. Усталый Адам не смог в темноте отыскать обратного пути и уснул под деревом.
И лишь на рассвете, когда небо и рай были залиты млечно-белым сиянием, смог Адам отыскать тропу свою. Бежал он, задыхаясь, и, еще не достигнув ручья, позвал издали:
- Доброе утро, Лилит!
- Только не подходи ко мне, я еще не умывалась. И внял Адам голос Лилит и с прежнею глубиною ощутил все муки свои. И гнев закипел в душе его. И захотел он сурово укорить Лилит, но сдержал себя.
- Где ты была вчера весь день? Я столько искал, столько искал тебя, - мягко упрекнул ее Адам.
- Вчера? Вчера я пошла на озеро и не увидела тебя, ты не пришел, - отвечала Лилит. - Потом поиграла с ланями, была в новых, неведомых мне местах. Как восхитительно пели там соловьи. Заслушалась я их пения и осталась там до вечера.
- Но когда же ты ходила на озеро? Я без устали искал тебя. А после обошел чуть ли не весь Эдем. Где же ты была?
- Но я ждала тебя и здесь, и на берегу озера, тебя же ни здесь, ни там не было, - резко ответила Лилит.
На мгновение Адам замолк. Он думал: неужели он не заметил Лилит? Этого не может быть, но...
И, желая примириться с Лилит, дружелюбно сказал:
- Прекрасная Лилит, посмотри, какие изумительные плоды принес я тебе.
- Постой, я еще не причесана.
- Для роскошных кудрей твоих принес я цветы, окропленные рассветною росою.
- Спасибо, есть они и у меня. Подожди еще немного, я скоро приду. И ждал Адам. И Лилит, порхающая подобно языкам пламени, пришла и стала перед Адамом, едва касаясь стопами земли.
- О, это те же великолепные плоды, что я нашла возле шалаша!
- Я принес их из тех чудесных мест, куда хочу повести тебя. Сейчас мы пойдем туда, не правда ли, душа моя?
-Пойдем, еще есть время, - сказала Лилит и села за трапезу.
Адам сел по левую руку Лилит.
- Ах, Лилит, - с горечью промолвил он, - и впрямь ты немилосердна. Извело меня одиночество.
И с тоскою обнял он Лилит, и, пылая всей душою, прижал ее к истомленной груди своей. Лилит вырвалась из объятий Адама и, став поодаль, молвила плачущим голосом:
- Ты очень труб, Адам.
И обиженно повернулась к Адаму спиною. И была спина ее златопламеннее пышнотканного пурпура зари, которым украшен был рай. Взглянул Адам, и обмерла душа его. Нежно взял он руку Лилит и сказал:
- Лилит, жизнь моя, прости меня, Лилит, душа души моей, не смотри на меня столь молчаливо и грустно, говори со мной, улыбайся. Ах, как бы я хотел иметь тысячу ушей, дабы тысячу раз слышать твой сладостный голос и не ведать насыщения.
Лилит села. Воцарилось тягостное молчание.
-Адам, - прервала; молчание Лилит, - давно ли бог сотворил тебя?
- Давно, моя нежная.
- Что же ты делал в раю?
- Блуждал один - одинешенек да искал себе друга среди бессловесных животных.
- Неужто же ты не нашел себе подобного? - опросила она, окидывая Адама лукавым взором.
- Нет, Лилит. Потому господь и создал тебя для меня.
- Создал меня для тебя? Ха, ха, ха! - громко и весело рассмеялась Лилит.
Обидно стало Адаму. Вновь воцарилось горькое молчание.
-Да, да, - сокрушенно заговорил Адам, - бог создал тебя, дабы не был я один, дабы друзьями были мы... Жизнь моя иссякает из-за тебя, а ты?.. Ты не знаешь, что без тебя рай для меня невыносим и жизнь - сплошное мучение... Не по душе это господу, и когда он о том поведает, то весьма прогневается.
И дрогнул голос его, и зазвенели слезы в голосе его. Лилит взглянула на скорбное лицо Адама и залилась звонким смехом. Но лишь на мгновение. Затем взор ее смягчился: имя божье смирило ее.
- Но, Адам, почему ты так говоришь, почему ты плачешь? Ведь я всегда была добра к тебе.
И струящими пламя перстами пригладила она всклокоченную бороду Адама.
И сердце Адама исполнилось бесконечным умилением. Готов он был пасть к стопам Лилит и молить о прощении.
- Милый Адам, - ласково обратилась к нему Лилит, - поймай для меня этот летящий цветок.
- Это бабочка, а не цветок.
- Все равно поймай.
Адам побежал за бабочкой и не смог настичь ее.
- Хочешь, я сразу поймаю ее? - сказала Лилит и, порхнув в воздухе, в единый миг поймала бабочку.
- Видишь, Адам? Но до чего ты медлителен!
- Я не могу прыгать в воздухе, как ты, - обиженно оправдывался Адам. - Но я умею очень быстро бегать.
- И этого не умеешь, - возразила Лилит.
- Умею, - настаивал Адам.
- Не хвались понапрасну.
Адам настаивал на своем.
- Хорошо - сказала Лилит. - Лови меня, если поймаешь, подарю тебе плод, в Эдеме наисладчайший.
- Что же это за плод, тебе ведомый, а мне - нет, хотя все плоды рая успел я испробовать? - удивленно спросил Адам. - Как он называется?
- Поцелуй.
-Поцелуй? - повторил Адам в недоумении.
- Да, поцелуй. Когда одни уста приникают к другим. Не знаешь?
Адам размышлял: откуда это ведомо Лилит, как и когда она о том узнала? И посмотрел на Лилит с сомнением. А Лилит безмолвно смотрела в глаза Адаму, и взор ее, подобный языку пламени, пылающими лучами пронзил зеницы Адама и зажег душу Адама багряным огнем.
И покорно согласился Адам.
Резво и легко бежала Лилит, Адам же - стремительно, но задыхаясь.
То скрывалась в кустах Лилит, то откуда-то вылетала, то на мгновение останавливалась и говорила со звонким смехом: “Иди, лови, я жду!” И ждала, сложив алые уста в цветок лобзания.
Адам остановился, теряя рассудок.
-Адам, из чего тебя создал господь? - спросила Лилит, подходя к нему.
- Из земли, но по образу и подобию своему.
-Из земли? Из земли?.. Ха, ха, ха! - насмехалась Лилит. - Вот почему ты такой тяжелый, неповоротливый и грубый.
Адам распалился, разгневался и. собрав все силы, бросился к Лилит и чуть было не поймал ее и не сжал в объятиях, но пальцы его коснулись лишь кудрей Лилит. А Лилит в единый миг жаворонком метнулась ввысь и умчалась в чащи, весело захохотала и крикнула звонким голосом:
- Адам, приходи завтра, пойдем гулять по раю. И долгое время побежденный и пристыженный Адам стоял, как вкопанный, и, не мигая, смотрел широко раскрытыми глазами на чащи, скрывающие Лилит.
И снова пришел на заре Адам к роднику. Долго ждал он, пока, разубранная цветами, во всеоружии всех чар своих, не явилась Лилит.
- Что ж, пойдем в хваленные тобою места, - небрежно бросила она.
- О, бесподобная Лилит, хвала - это звук пустой. Ты должна своими глазами увидеть эти изумительные сады, ручьи, озерца, дабы постичь беспредельную роскошь райскую.
И Адам показал тропку, по которой следовало идти.
- Нет, пойдем так, - сказала Лилит, указывая в обратную сторону.
- Прости, любимая, но дорога - здесь, - мягко возразил Адам.
- Пойдем так, - повторила Лилит.
- Бесценная Лилит, эта дорога не столь хороша. Я знаю все тропинки, и та, что я показал - самая красивая. Прости, если я скажу, что ты этого не знаешь.
- Нет, - сердито сказала Лилит. - В конце концов, я так хочу, и разве этого не достаточно? А не то я пойду одна.
И направилась выбранной ею тропой.
Адам покорно последовал за нею. И через мгновение осмелился вымолвить:
- Дивная Лилит, умоляю, теперь пойдем по тропе, предложенной мною.
- Хорошо, - уступила Лилит, - будь по-твоему. И так все выходит по-твоему.
Сады по краям дороги были разубраны цветами, источавшими тысячу благоуханий, цветами тысячи тысяч видов. Стаи бабочек, подобных сновидениям, парили вокруг Лилит среди маков и трав. В рощах бананы и ананасы опоясали озера, где сверкающие рыбы резвились среди кувшинок и лотосов.
В густолиственной сени серебряные и горящие всеми переливами радуги павлины разгуливали с изумрудными пурпурными птицами. Райские и певчие птицы перепархивали с луга на луг.
На полянах, в воздухе, исполненном благоухания, там и сям летали подобные грезам птицы многоцветного пера и покоряющим душу пением на тысячу ладов изливали страсти свои.
Со златокорых деревьев свисали разымчивые плоды чарующих красок и очертаний.
Лилит срывала те плоды, что приглянулись ей, и наслаждалась ими. Лилит пленили райские места, не мигая, смотрела она вокруг, отходила назад и вновь смотрела.
- Душа моя, - сказал Адам, - здесь мой шалаш.
Но Лилит оставалась безучастна, не слушала она Адама и шла зачарованная, отрешенная от всего сущего.
Она скорее порхала подобно птицам, нежели шагала. Светозарные стопы ее не касались земли.
А Адам следовал за нею тяжелой и твердой поступью, не отрывая взора от ее кудрей, лучезарных, извивающихся, подобно языкам пламени.Могучая, н еоборная волна чувства побуждала Адама простереться под стопами Лилит, и Адам, убыстряя шаги свои, подошел к Лилит, со страхом взял ее за локоть и, душевно обессиленный, молвил:
- Дивная подруга моя, взгляни вдаль - сколь величественен этот вид!
А вдали устремленные к небу горы с отливающими серебром снежными вершинами были погружены в голубую тишину. Бурля, неслись с высоких скал пенные воды и страшным грохотом переполняли пещеры, где отдыхали бархатные серны. У горных подножий, вдалеке, шелком стлалось море, и его золотистые волны со светлым оперением легко набегали одна на другую и мчались к дальним, сверкающим изумрудами островам. Там расточали благоухание пестрые цветы и высокие пальмы качались под ласковым ветерком.
- Видишь, душа моя, как все прекрасно! Или я не говорил тебе? - прошептал Адам и нежно обнял Лилит.
- Неплохо, но моя тропа тоже хороша, - сказала Лилит, вырвалась из объятий Адама, прыгнула и стала на берегу ручья, который с веселым смехом катил разноцветные камешки.
- О, до чего хороши эти мелкие камешки, какие красивые у них цвета - смотри, вот алый, вот голубой, зеленый, золотистый... Адам, дай мне несколько камешков!
- Это еще что, Лилит... Я знаю и не такие - те сверкают, как солнце, прозрачны, как вода, тверды и очень красивы.
- Вот как... А где они, милый Адам, где они?
- Они далеко, в глубоких, бездонных ущельях, в расселинах скал, за дальними далями.
- Когда же ты принесешь их? Скажи, Адам, - и Лилит ласково положила руку на руку Адама.
- Если желаешь, милая, я пойду сегодня, а завтра принесу, - сказал Адам, радостно думая, что наконец-то сумел обрадовать Лилит.
- Иди, Адам, иди сейчас же, иди. Какой ты хороший, мой Адам, - и тыльной стороной ладони мягко провела она по лбу Адама.
Адам с бьющимся сердцем нежно взял прекрасную, как лилия, руку Лилит и прижал к губам. Сладость поцелуя пронизала сердце Адама до самого дна. Затем он метнул на Лилит тоскующий взгляд. В глазах ее таились сладостные обещания, взглядом пожелала она Адаму доброго пути, и он стремительно пустился в дорогу.
И Лилит, чуть отдохнув, направилась к шалашу. И внезапно встретился ей змий с высоко поднятой головою.
Лилит посмотрела в глаза змия, змий - в глаза Лилит. И оба замерли: оба были пленены друг другом.
Как влекло Лилит гибкое тело змия - гладкое, стремительное! Ей померещилось, будто оно проникло в ее тело.
Долго-долго смотрела Лилит, и змий, испугавшись молнии взора ее, прошипел и в единый миг скрылся в груде камней.
Между тем Адам, задыхаясь, бежал, желая скорее достичь ущелья прекрасных каменьев... Достигнув его, он с рвением стал собирать их. Без устали, без уныния взбирался он на скалы и в их расселинах вырывал каменья зубами. Изранил он руки и ноги, но безропотно сносил боль, предвкушая восторг чаровницы Лилит.И дивился тому, что с первого мига, когда он увидел Лилит, сердце его исполнилось неким сладостным и сладострастным чувством, и рай с того дня стал для него в тысячу крат прекраснее, и каждая прожитая минута обретала смысл и прелесть неизреченную...На закате Адам с тяжелой корзиной, запыхавшись, добежал до ручья, где Лилит с нетерпением дожидалась его.
На руках она держала кошку с бархатной шерстью, которую все время гладила.
- Лилит, Лилит, душу пленяющая, вот я пришел и принес тебе каменья, - Лилит успела увидеть отражение Адама в воде, но повернулась к нему, словно только что заметила его.
- Это ты, Адам?
- Прости, душа моя, что я не мог вернуться еще раньше, - очень уж долог путь! Давно ты ждешь меня?
- Нет, Адам, я пришла только что. Не хотела приходить, болела голова, пришла просто так. Принес ли ты каменья? Посмотрим.
И, сдерживая нетерпение, метнула взор в сторону корзины.
- О, что за драгоценности, до чего они роскошны! - с восхищением воскликнула Лилит.
- Они называются драгоценностями? Откуда ты знаешь? - удивленно спросил Адам.
- Знаю, Адам, милый, дай я тебя поцелую, какой ты добрый!
И Лилит, не в силах сдержать свою радость, поцеловала Адама в лоб.
Адам, потеряв голову, простерся у ног Лилит и в изумлении наблюдал за нею, а она перебирала каменья, клала их на ладонь, любовалась ими без устали, улыбалась сама себе и вновь бросала каменья в корзину и вновь брала их в руки.
- Что за восхитительные алмазы с великолепными белыми лучами! Какие алые яхонты, какие чистые зеленые изумруды, какие аметисты, бериллы, - всех и не счесть, не счесть! О, нет им, нет им числа...

И Лилит играла с драгоценностями, украшала ими кудри свои и вновь пересыпала из ладони в ладонь, пока полная луна не поднялась из-за деревьев и не осветила в раю каждый куст и кустарник, каждый листок и росток.
Лилит сидела под гранатом. Тонкое лунное сияние подобно фате, овевало черты ее. Сердце Адама прыгало и готово было птицей выпорхнуть из груди его.
- Мудра ты, Лилит, бесподобная Лилит - поведай же мне, что за чувство угнездилось в душе моей с того мгновения, когда я впервые увидел тебя? Жажду расточиться у светозарных стоп твоих, жажду лобызать землю, что попираешь ты, жажду обратить солнце венцом для главы твоей и звездами вымостить стезю твою.
Внимала Адаму Лилит, и тихая усмешка мелькала на устах ее.
- Поведай, дивная моя Лилит, что это за чувство, от которого, когда я рядом с тобою, рай становится еще восхитительнее и жизнь - еще сладостнее, когда же я вдали от тебя, рай становится пустынным и уродливым, а жизнь - тяжелою и горькою! Во сне, наяву ли - тобою лишь полны мечты мои. Живешь ты в сердце моем и в очах моих.
И Лилит отвечала - со смехом, но холодно:
- Любовь! Адам, это называется любовью.
- Откуда? Откуда ты знаешь?
- Я давно это знаю, Адам.
- Любовь... Слово сокровенное и страшное! И вправду - любовь, ибо господь рек то же самое: “Любите друг друга”. И я люблю тебя, Лилит, тысячу тысяч раз любимая Лилит, я люблю тебя. И как могу я не любить тебя? Прекрасна ты, восхитительна, дивно прекрасна, тысячу крат прекрасна! И ныне мне ведомо, что любовь - душа всего сущего. Это любовь вложила в птичьи клювы нежные напевы ветерков и ручьев. Это от любви я вдыхаю благоухание гвоздик и тех цветов, чей запах подобен благовонию ладана, когда иду по тропам, тобою пройденным... И знаешь, Лилит, море, охваченное бурею, когда оно волнами, огромными, словно горы, бьется о прибрежные скалы, слабее и немощнее любви моей - она же властно зовет пасть к стопам твоим, преклонить пред тобою колена и замереть в безмолвии. Хочу осыпать тебя поцелуями, и в этих поцелуях души моей истаять и расточиться. Ах, как люблю я, как люблю я брови твои, нежная, желанная Лилит! Брови твои - свод, подобный радуге. Подобный радуге свод - брови твои над небом очей твоих. В небе очей твоих зримы мне млечные пути, где пылают тысячи тысяч солнц. Очи твои, горящие пламенем тысячи тысяч солнц, сжигают душу мою. Взирая в очи твои, да забуду я себя, да забуду весь Эдем, взирая в очи твои.
И поцеловал он очи Лилит, и поцеловал брови и ресницы ее.
Но безучастна к ласкам Адама была Лилит, об ином размышляла она.
- Что находится по ту сторону рая, Адам?
- Там земля, сухая и тернистая. Да сгинет земля - люблю я шею твою, Лилит. Бела и высока шея твоя, белее и выше тех нежных, стройных берез, что растут у райских врат.
И Лилит со смехом в глазах вытянула шею, и поцеловал Адам шею ее и вновь поцеловал со страстью.
- А кто живет на земле, Адам?
- Там живет сатана, Лилит, но да сгинет сатана. Безумно люблю я уста твои, Лилит. Уста твои - чудо рая, Лилит.
- А кто такой сатана, Адам? - прервала Лилит его сердечные излияния.
- Он супостат господа. Был он огнезарным ангелом, прекрасным и мудрым, но восстал он против бога, ибо возжелал быть равным ему. И господь покарал его: низверг его и подобных ему с небес, заклеймив их вечным проклятием. И да будут они прокляты!.. Люблю я уста твои, уста твои - нектар, исполненный неисчерпных и бездонных соблазнов, наслаждений неизреченных, где золотая пчела собирает мед наисладчайший. Голос твой - любвеобильные песни всех соловьев, нежнее щебета всех птиц голос твой. В едином сладостно-нежном лобзании уст твоих - наслаждение, раю всему равное, постижение вселенной и вечности - в едином лобзании уст твоих...
И сложил Адам горящие страстью уста, дабы поцеловать уста Лилит, но она ладонью своею прикрыла уста Адама и, с силой оттолкнув его, одним прыжком вспрянула на ноги. Адам обмер и пал наземь.
- Мне хочется спать, - сказала Лилит. - Жду тебя завтра на берегу озера.
Вспорхнула подобно птице и скрылась в ночной темноте.
Затуманенным взором смотрел Адам вслед удаляющейся, искрящейся, сверкающей Лилит.
Утром Адам открыл глаза, увидел себя на земле - и не было рядом Лилит. Почудилось ему, что он еще дремлет. Вновь смежил он глаза - и не было рядом Лилит. И внезапно вспомнил он последние слова Лилит. Быстрыми шагами поспешил он на берег озера, и, пристально смотря на все тропинки рая, стал ждать. Сердце его колотилось от каждого шага лани, от каждого дуновения нежного ветерка, шелестящего в ветвях, тревожилось сердце его. Так в нетерпении прождал он до заката - и Лилит не пришла. Отчаялся Адам и простерся на траве, смежив очи и мечтая о Лилит. И стал ему внятен некий тихий голос в прибрежных тростниках; и подумал он, что томится там чье-то сердце. Поспешно встал он, срезал тростник, проделал в нем лады и затирал. Не звуки, а само горящее любовью сердце Адама капля за каплею стекало из горла тростника, став слезами и желанием, желанием и ропотом.
И пел он:
Лилит, Лилит, ты судьба моя!
Что без тебя бессмертие?
Ты - сладострастия рай, Лилит,
Ты - единственный рай чудес и волшебств,
Ты - мечта, восторг и чары, Лилит,
Ты - несказанная тайна, Лилит,
Источник солнечный ты, Лилит,
Источник всех соблазнов земных,
Дарующих жизнь и страдания,
Непобедимая женщина
Лилит, Лилит. вечная Лилит...
Ночь напролет бродил без сна Адам и пел о мучительной тоске своей, сжигающей сердце его. И на другой день вновь не явилась Лилит. Весь день бродил и стенал Адам. Горел он и жаждал, и ни единый студеный райский родник не в силах был остудить сердце его.
И решил Адам, что при встрече с Лилит бросит он ей тяжкие слова упрека, все ей прямо выскажет и даже пригрозит именем господа. Столь измучена была душа Адама, столь сильно измучена.
На закате же из гущи зарослей внезапно явилась Лилит во всеоружии чар своих, и пышно были украшены все прелести тела ее.
Как безумный, метнулся Адам к Лилит, в единый миг забыв весь гнев и все решения свои.
- И увидел он, что оживлена и резва Лилит и бежит она за извивающимся, черноблещущим змием, не отрывая от него взора.
Устремился за нею Адам и закричал, что было мочи:
- Остановись, Лилит, куда ты, остановись!
- А тебе что за дело, куда я иду? Что ты меня преследуешь? - гневно отвечала Лилит.
- Как это - что за дело? Ведь сам господь повелел мне следовать за тобою, а тебе - быть покорной мне, неправда ли?
- Мне - быть покорной тебе? Да кто ты, кто? Сгинь с глаз моих, ком ничтожной земли! - презрительно воскликнула Лилит, взметнулась в воздухе подобно пламени и исчезла.
Потерял терпение Адам и направился к богу - жаловаться.
- Господь мой, что за подругу даровал ты мне? - молвил Адам, сдерживая гнев - Ни разу не повиновалась она приказу твоему, не подчинилась мне. Соблазняет она меня, распаляет и, оставив неутоленным, скрывается. Сгораю я, когда я вдали от нее, сгораю и рядом с нею. Злой огонь она, язык огня палящего, мучаюсь я, истаиваю...
И бог успокоил Адама и проводил его. И призвал к себе Лилит. Но Лилит не явилась на зов господа. Прогневался бог и послал ангелов Сеноя и Сансеноя, дабы разыскали они непокорную Лилит и привели ее к престолу его.
И привели к нему Лилит. И, потупив взор свой, стала она пред господом. И творец пригрозил ей, молвив:
- Создал я Адама из земли и тебя - из огня, дабы вы дополняли друг друга. Должна ты любить его и тем паче быть покорна ему, супругу твоему, ибо для него создал я тебя. Когда же не покоришься ему, знай, что сурова будет кара моя. А теперь отправляйся к Адаму. Таково желание мое...
На берегу ручья, под ивой, опустив чело на ладонь, грустно сидела Лилит. Нежно печален был лик ее, бледный, словно жемчуг. И увял венок из райских роз в кудрях ее...
Адам ждал ее возвращения. Подошел он и сел рядом с нею, взял со страхом холодную руку ее и, сама нежность, еле слышно прошептал:
- Лилит, душа души моей, отчего ты грустна, отчего ты так грустна? Отчего не улыбнешься ты, моя нежно-прекрасная? Ах, сверкающая подобно солнцу Лилит, отчего ты безмолвствуешь? Или не ведаешь ты, что живу я только любовью твоею? Сожми сердце мое - и выжмешь из него лишь любовь мою к тебе, лишь любовь мою к тебе и ничего более. Любовь моя к тебе объемлет всю вселенную, всю вселенную...
И с беспредельным вожделением поцеловал он края кудрей Лилит и провел златоогненными кудрями ее по очам своим.
Но безмолвна и безучастна была Лилит, и взор недвижных очей ее был устремлен вдаль.
- Лилит, нежная моя, пойдем в шалаш мой, там приготовил я тебе трапезу из плодов наилучших. Нектар я взял у цветов и мед сладчайший - у пчел. Розами убрал я опочивальню твою. Отойдешь ты ко сну с самыми счастливыми грезами, и до рассвета я буду тебя стеречь у ног твоих. До рассвета буду я играть на свирели, дабы прилетели к нам нежные соловьи и канарейки, бабочки и райские птицы и будут петь и плясать и увеселять они тебя.
Но безмолвна и безучастна была Лилит. Обнял ее тонкий стан Адам, поднял ее на руки и отнес в шалаш. Утомлена была Лилит от волнений сердца. Устрашил ее недовольный взор господа. И безропотно возлегла Лилит на цветочном ложе. Положил Адам голову ее на колени свои и восторженно, зачарованно взирал да хрустальную наготу Лилит, простертой на листьях пылающих пурпуром роз. Смежила очи Лилит, и кротка была она и покорна подобно газелям, которых страшит и шелест цветов. И была она бледна подобно жемчугу. Ласкал Адам тело Лилит и шептал себе:
- Безумию, безумно люблю тело твое, ибо дивно сотворено тело твое. Светло тело твое, светлее, нежели блеск молнии во тьме ночей. Сосуд всех совершенных даров - тело твое, сад несравненный - тело твое, сад всех содроганий и желаний огненных. Благоуханнее тело твое, нежели мускус косуль эдемских, благоуханнее жасмина и лаванды, нарцисса и гиацинта, всех сладостных благовоний их, тропы райские в мечты погружающих. Благоуханнее перси твои, нежели нарциссы, росою небесною покрытые, нежели бальзам и ладан, что стекают с дерев Эдема, окропляя шаги господа.
И огненными устами лобзал Адам тело Лилит и вдыхал благоуханную свежесть его, и свежее было оно росы на кустах и травы в первые дни творения.
И огнепламенными перстами лобзал Адам перси Лилит и, душу свою изливая, говорил:
- Безумно, безумно люблю перси твои, Лилит, о ты, что совершеннее ангелов. Перси твои - два светозарных снопа нежноуханной гвоздики, двумя девственными розами увенчанные, два снопа, в безумие приводящих, с ума сводящих, и опьяняют они душу мою и разлучают с телом душу мою...
И поцеловал Адам перси Лилит и трепетными устами поцеловал печати персей ее.
Смежила очи Лилит, безучастна была она и не внимала Адаму.
- Лилит, Лилит, божественная Лилит, позволь мне поцеловать уста твои. В едином лишь бездонном лобзании уст твоих - наслаждение, раю всему равное, постижение вселенной и вечности - в едином бесценном, несравненном, неизреченном лобзании...
И забыл сам себя Адам, и ничего более не существовало для него. И были только уста Лилит, что лобызал Адам без насыщения и прекращения; впивая всю сладость Лилит, всю сущность ее, не насыщался Адам - и истаяла душа Адама, расточаясь в беспредельности лобзаний...
И внезапно изогнулась Лилит, освободилась от изнурительных, безумных, страстных до крови поцелуев Адама, метнулась прочь из шалаша и скрылась в лабиринтах ночного рая.Адам лишился чувств и так пролежал до рассвета.Когда же пришел он в себя, то вспомнил, что скрылась Лилит во тьме ночной. И с разбитым сердцем воспрянул Адам.
Попытался он вновь разыскать Лилит, еще раз умолить ее, дабы не покидала она его.Жалостливо, моляще выкликал он сладостное для него имя Лилит и слышал лишь гулкие отзвуки голоса своего.Повсюду искал он ее: на берегах озер и у родников, в садах и пещерах. И нигде, нигде не отыскал следов Лилит. Долго, долго блуждал он по тропам, где ступала Лилит, с тоскою целуя землю и травы, которых касались стопы Лилит. Долго, долго просиживал он в тех местах, где обитала Лилит, и смежал очи, дабы увидеть Лилит. И в видениях его Лилит представала ему желанной, еще более желанной, недоступно желанной. И от видений этих с болью в сердце пробуждался Адам и, как безумный, метался, метался... И достиг он границы рая, по другую же сторону ее простиралась земля, пустынная, необитаемая. Очень устал Адам. Присел отдохнуть. И, обхватив руками голову, скорбел он о мучительной доле своей и растравлял себя воспоминаниями о незабвенных и недоступных прелестях Лилит - и вдруг, точно во сне, услышал он радостный, светлый смех, подобный зову весны, и от этого смеха пуще забилось сердце его. С упованием устремил он взор туда, откуда доносился смех... И увидел нечто страшное, то, что подобно черной молнии, затемняя и прожигая, до самого дна пронзило душу его. Со стороны тернистой и мрачной земли, над стеною рая увидел он лик сатаны, черно-блестящие очи его, злые, коварные.
И увидел Лилит: повисла она у сатаны на шее, и кудри ее убраны были цветами, источающими любострастное благоухание. И с беспредельным желанием лобзала Лилит уста сатаны. И оба смеялись, довольные и счастливые. Адам обезумел от ревности и возопил во гневе:
- Ты ли это, Лилит, Лилит, Лилит?..
И услышал он страшный, победный хохот сатаны, что подобно грому прогрохотал над головой его.
И увидел, как сатана обнял Лилит и скрылся с нею среди просторов земли.
И ослепли очи Адама, ничего не увидели больше они...
Обезумел Адам, бродил, не зная покоя, по уединенным уголкам Эдема. Опустел для него Эдем, и пение птиц тяготило его.
- Лилит, Лилит, ах, Лилит, - воззывал он, стеная и плача, и плач его колыхал и опалял листву.
Каждою ночью в ужасных снах представала ему коварная Лилит в объятиях сатаны.И душа Адама лишилась надежды и, проклиная бога и бессмертие, возжелал он себе кончины.И внял господь стананиям Адама и, преисполнясь к нему жалостью, размышлял о том, что невозможен союз устремленного ввысь огня со льнующей в земле перстью.И погрузил он Адама в сон и из ребра его создал ему новую подругу - Еву - чтоб по происхождению своему была бы Адаму покорна, могла бы любить только его и умела бы утешать его.
И отверз очи свои Адам и увидел рядом с собою новую подругу, не столь совершенную и огненно-прекрасную, как Лилит, но тоже прекрасную - и прекрасную по-человечески, наделенную душой человеческой.И подошла Ева к Адаму и положила голову ему на плечо и нежно ему улыбнулась, устремляя преданный взор в ответ на грустный, мечтательный взор Адама. Но Адам, сидя рядом с Евой и внемля шелесту розовых кустов, слышал в нем дыхание Лилит. В благоухании роз являлось ему благоухание Лилит, в песнях соловьев - голос Лилит.
Когда добрая Ева ласкалась к Адаму и черными кудрями своими закрывала ему лицо, то видел Адам лишь златоогненные кудри Лилит, закрывавшие весь небосвод. Когда налетала буря, то видел он Лилит, стремительно идущую к нему, и когда молния раскалывала небо - то была огненная любовь Лилит, и раскалывала она душу Адама.Когда смежал он очи свои, представал ему бесконечно прекрасный образ Лилит: когда взирал он на звезды - в звездах видел он очи Лилит, в бездонном же солнце - всю Лилит...
“Ева” звучало на устах его, но душа отзывалась: “Лилит”.
И когда он тщился забыть о Лилит и обнимал верную Еву, прижимал ее к груди и целовал - в те же миги в объятиях своих он видел Лилит, целовал Лилит, ощущал Лилит, только Лилит...
И жил Адам, ожидая и вожделея только Лилит, и умер Адам, стеная и мечтая лишь о Лилит.

1923 г. Венеция.




Анатоль Франс

Дочь Лилит


Я выехал из Парижа вечером и провел в вагоне долгую и безмолвную снежную ночь. Прождав шесть томительно скучных часов на станции ***, я только после полудня нашел крестьянскую одноколку, чтоб добраться до Артига. По обеим сторонам дороги, то опускаясь, то поднимаясь, тянулась холмистая равнина; я видел ее прежде при ярком солнце цветущей и радостной, теперь же ее покрывал плотной пеленой снег, а на нем чернели скрюченные виноградные лозы. Мой возница лениво понукал свою старую лошаденку, и мы ехали погруженные в бесконечную тишину, прерываемую время от времени жалобным криком птицы. В смертельной тоске я шептал про себя молитву: "Господи, господи милосердный, помилуй и сохрани меня от отчаяния и не дай мне, после стольких прегрешений, впасть в тот единственный грех, который ты не прощаешь". И вот я увидел на горизонте заходящее солнце, красный дрек без лучей, словно окровавленная гостия, и, вспомнив об искупительной жертве Голгофы, я почувствовал, что надежда проникла мне в душу. Одноколка продолжала еще некоторое время катиться по хрустящему снегу. Наконец возница указал мне кнутовищем на артигскую колокольню, которая словно тень вставала в красноватом тумане.
- Вам к церковному дому, что ли? - сказал он. - Вы, стало быть, знаете господина кюре?
- Он знал меня мальчиком. Я учился у него, когда был школьником.
- Он, видать, человек ученый.
- Кюре Сафрак, любезнейший, - и ученый и добродетельный человек.
- Говорят так. Говорят и этак.
- А что же говорят?
- Говорят что угодно, по мне пусть болтают.
- Но все-таки что же?
- Есть такие, что верят, будто господин кюре колдун и может напустить всякую порчу.
- Что за вздор!
- Мое дело сторона, сударь. Но если господин Сафрак не колдун и не напускает порчу, так зачем бы ему книжки читать.
Повозка остановилась у дома кюре. Я расстался с дурнем-возницей и пошел вслед за служанкой, которая проводила меня в столовую, где уже был накрыт стол. Я нашел, что кюре Сафрак сильно изменился за те три года, что я его не видел. Его высокий стан сгорбился. Он поражал своей худобой. На изнуренном лице блестели проницательные глаза. Нос точно вырос и навис над сузившимся ртом.
Я бросился ему на шею и, рыдая, воскликнул:
- Отец мой, отец мой, я пришел к вам, ибо я согрешил! Отец мой, старый мой учитель, ваша глубокая и таинственная мудрость ужасала меня, но вы успокаивали мою душу, ибо открывали передо мной свое любящее сердце, спасите же вашего сына, стоящего на краю бездны. О мой единственный друг, вы один мой наставник, спасите, просветите меня.
Он обнял меня, улыбнулся с бесконечной добротой, в которой я не раз убеждался в моей ранней молодости, и, отступя на шаг, как бы для того, чтоб лучше разглядеть меня, сказал: "Да хранит вас бог!" - приветствуя меня по обычаю своего края, ибо господин Сафрак родился на берегу Гаронны среди тех знаменитых виноградников, которые как бы олицетворяют его душу, щедрую и благоуханную.
После того как он с таким блеском читал философию в Бордо, Пуатье и Париже, он испросил себе одну-единственную награду - бедный приход в том краю, где он родился и хотел умереть. Вот уже шесть лет он священствует в глухой деревне в Артиге, соединяя смиренное благочестие с высокой ученостью.
- Да хранит вас бог, сын мой, - повторил он. - Я получил письмо, где вы сообщаете о своем приезде, оно меня очень тронуло. Значит, вы не забыли вашего старого учителя!
Я хотел броситься к его ногам и снова прошептал: "Спасите меня, спасите!" Но он остановил меня движением руки, властным и в то же время ласковым.
- Ари, - сказал он, - завтра вы расскажете то, что у вас на сердце. А сейчас обогрейтесь, потом мы поужинаем, вы, должно быть, и озябли и проголодались.
Служанка подала на стол миску, откуда поднимался душистый пар. Это была старуха в черной шелковой косынке на голове, в морщинистом лице которой удивительно сочеталась природная красота с безобразием одряхления. Я был в глубоком смятении, однако покой этого мирного жилища, веселое потрескивание сухих веток в камине, уют, создаваемый белой скатертью, налитым в стаканы вином, горячими блюдами, постепенно овладевал моей душой. За едой я почти позабыл, что пришел под этот кров, дабы смягчить жестокие угрызения совести обильной росой покаяния.
Господин Сафрак вспомнил давно минувшие дни, которые мы провели в коллеже, где он преподавал философию.
- Ари, - сказал он, - вы были моим лучшим учеником. Ваш пытливый ум постоянно опережал мысль учителя. Потому-то я сразу привязался к вам. Я люблю смелость в христианине. Нельзя, чтоб вера была робкой, когда безбожие выступает с неукротимой дерзостью. В церкви остались ныне только агнцы, а ей нужны львы. Кто вернет нам отцов и ученых мужей, взгляд которых охватывал все науки? Истина подобна солнцу, - взирать на нее может только орел...
- Ах, господин Сафрак, как раз вы смело смотрели в лицо истине, и ничто не могло вас ослепить. Я помню, что ваши суждения смущали иногда даже тех из ваших собратьев, которые восхищались святостью вашей жизни. Вы не боялись новшеств. Так, например, вы были склонны признать множественность обитаемых миров.
Взор его загорелся.
- Что же скажут робкие духом, когда прочтут мою книгу? Ари, под этим прекрасным небом, в этом краю, созданном господом с особенной любовью, я размышлял и работал. Вам известно, что я довольно хорошо владею языками: еврейским, арабским, персидским и несколькими индийскими наречиями. Вам также известно, что я перевез сюда библиотеку, богатую древними рукописями. Я занялся серьезным изучением языков и преданий древнего Востока. Бог даст, огромный труд не останется втуне. Я только что закончил книгу "О сотворении мира", которая исправляет и утверждает религиозное толкование, коему безбожная наука предвещала неминуемое поражение. Ари, господу по его великому милосердию угодно было, чтоб наука и вера, наконец, примирились. Работая над их сближением, я исходил из следующей мысли: библия, боговдохновенная книга, открывает нам истину, однако она не открывает всей истины. Да и как могла бы она открыть всю истину, раз ее единственная цель - научить нас тому, что необходимо для нашего вечного спасения! Вне сей великой задачи для нее не существует ничего. Ее замысел прост и в то же время огромен. Он охватывает грехопадение и искупление. Это божественная история человека. Она всеобъемлюща и ограниченна. В ней нет ничего, что могло бы удовлетворить мирское любопытство. Однако нельзя, чтоб безбожная наука торжествовала и долее, злоупотребляя молчанием бога. Настало время сказать: "Нет, библия не лжет, ибо она открыла не все". Вот истина, которую я провозглашаю. Опираясь на геологию, доисторическую археологию, восточные космогонии, хетские и шумерские памятники, халдейские и вавилонские предания, древние легенды, сохранившиеся в талмуде, я доказываю существование преадамитов, о которых боговдохновенный автор Книги Бытия не упоминает по той только причине, что существование их не имеет никакого отношения к вечному спасению детей Адама. Мало того, кропотливое исследование первых глав Книги Бытия убедило меня в том, что было два сотворения мира, отделенных одно от другого многими веками, причем второе - это, так сказать, просто приспособление одного уголка земли к потребностям Адама и его потомства.
Он на мгновение остановился и продолжал тихим голосом с чисто религиозной торжественностью:
- Я, Марциал Сафрак, недостойный пастырь, доктор теологии, послушный сын нашей святой матери Церкви, утверждаю с полной уверенностью, если будет на то соизволение его святейшества паны и святых соборов, что Адам, созданный по образу божию, имел двух жен, из коих Ева была второй.
Эти странные слова в конце концов отвлекли меня от моих дум, пробудили непонятное любопытство. Я был даже разочарован, когда г-н Сафрак, положив локти на стол, сказал:
- Довольно об этом. Возможно, вы когда-нибудь прочтете мою книгу, которая осветит вам сей вопрос. Я должен был, повинуясь строгому предписанию, представить мой труд на рассмотрение архиепископу и просить его одобрения. Рукопись находится сейчас в епархиальном управлении, и со дня на день я ожидаю ответа, который, по всем вероятиям, должен быть благоприятным... Сын мой, отведайте грибков из наших лесов и вина наших виноградников, а потом скажите, что наш край не вторая обетованная земля, для которой первая являлась как бы прообразом.
С этой минуты наша беседа стала более обычной и перешла на общие воспоминания.
- Да, сын мой, - сказал г-н Сафрак, - вы были моим любимым учеником. Господь дозволяет предпочтение, если оно основывается на справедливом суждении. А я сразу определил в вас задатки настоящего человека и христианина. Это не значит, что у вас не было недостатков. Вы отличались неровным, нерешительным характером, вас было легко смутить. В глубине души у вас назревали горячие желания. Я любил вас за вашу мятежность так же, как другого моего ученика за противоположные качества. Мне был дорог Поль д'Эрви непоколебимой стойкостью ума и постоянством сердца.
Услыхав это имя, я покраснел, побледнел и с трудом удержался, чтоб не вскрикнуть, но, когда я хотел ответить, я не мог говорить. Г-н Сафрак, казалось, не замечал моего волнения.
- Если мне не изменяет память, он был вашим лучшим товарищем, - прибавил он. - Вы по-прежнему близки с ним, не правда ли? Я слышал, что он избрал дипломатический путь, что ему предсказывают прекрасное будущее. Я хотел бы, чтоб он был послан в Ватикан, когда наступят лучшие времена. Он ваш верный и преданный друг.
- Отец мой, - произнес я с усилием, - я поговорю с вами завтра о- Поле д'Эрви и еще об одной особе.
Господин Сафрак пожал мне руку. Мы расстались, и я ушел в приготовленную для меня комнату. Я лег в постель, благоухающую лавандой, и мне приснилось, что я еще ребенок, стою на коленях в часовне нашего коллежа и любуюсь женщинами в белых сверкающих одеждах, которые занимают места на хорах, и вдруг из, облака над моей головой раздается голос: "Ари, ты думаешь, что возлюбил их в боге. Но ты возлюбил бога только в них".
Проснувшись утром, я увидел г-на Сафрака, который стоял у моего изголовья.
- Ари, - сказал он, - приходите к обедне, которую я буду служить сегодня для вас. По окончании богослужения я готов выслушать то, что вы собираетесь мне рассказать.
Артигский храм - небольшая церковь в романском стиле, который еще процветал в Аквитании в XII веке. Двадцать лет тому назад ее реставрировали и пристроили колокольню, не предусмотренную первоначальным планом, но, по бедности своей, церковь сохранила в неприкосновенной чистоте свои голые стены. Я присоединился, насколько мне позволяли мои мысли, к молитвам священнослужителя, затем мы вместе вернулись домой. Там мы позавтракали хлебом с молоком, а потом пошли в комнату г-на Сафрака.
Придвинув стул к камину, над которым висело распятие, он предложил мне сесть и, усевшись рядом, приготовился слушать. За окном падал снег. Я начал так:
- Отец мой, вот уже десять лет, как, выйдя из-под вашей опеки, я пустился в свет. Веру свою я сохранил; но, увы, не сохранил чистоты. Впрочем, незачем описывать вам мою жизнь вы и так ее знаете, вы - мой духовный наставник, единственный руководитель моей совести! К тому же я хочу поскорее перейти к событию, перевернувшему всю мою жизнь. В прошлом году родители решили меня женить, и я охотно согласился. Девушка, которую прочили за меня, отвечала всем требованиям, обычно предъявляемым родителями. Кроме того, она была хороша собой, она мне нравилась; таким образом, вместо брака по расчету я собирался вступить в брак по сердечной склонности. Мое предложение было принято. Помолвка состоялась. Казалось, мне были обеспечены счастье и спокойная жизнь, но тут я получил письмо от Поля д'Эрви, который, вернувшись из Константинополя, сообщал о своем приезде в Париж и желании повидаться со мной. Я поспешил к нему и объявил о своем предстоящем браке. Он сердечно меня поздравил.
- Я рад твоему счастью, дорогой!
Я сказал, что рассчитываю на него как на свидетеля, он охотно согласился. Бракосочетание было назначено на пятнадцатое мая, а он возвращался на службу в первых числах июня,
- Вот и хорошо! - сказал я. - А как ты?
- О, я... - ответил он с улыбкой, одновременно и радостной и грустной, - у меня все переменилось... Я схожу с ума... женщина... Ари, я очень счастлив или очень несчастлив; какое может быть счастье, если оно куплено ценою дурного поступка? Я обманул, я довел до отчаяния доброго друга - я отнял там, в Константинополе. ..
Г-н Сафрак прервал меня:
- Сын мой, не касайтесь чужих проступков и не называйте имен!
Я обещал и продолжил свой рассказ.
- Не успел Поль кончить, как в комнату вошла женщина. По-видимому - она. На ней был длинный голубой пеньюар, и держала она себя как дома. Постараюсь одной фразой передать вам то страшное впечатление, которое, она произвела на меня. Мне показалось, что она не нашего естества. Я чувствую, до какой степени это. определение неточно и как плохо передает оно мою мысль, но, может быть, из дальнейшего оно станет более понятным. Действительно, в выражении ее золотистых глаз, неожиданно искрометных, в изгибе ее загадочно улыбающегося рта, в коже одновременно смуглой и светлой, в игре резких, но тем не менее гармоничных линий ее тела, в воздушной легкости походки, в обнаженных руках, за которыми чудились незримые крылья, наконец во всем ее облике, страстном и неуловимом, я ощутил нечто чуждое человеческой природе. Она была и менее и более совершенна, чем обычные женщины, созданные богом в его грозной милости для того, чтоб они были нашими спутницами на этой земле, куда все мы изгнаны. С той минуты, как я увидел ее, мою душу охватило и переполнило одно чувство: мне бесконечно постыло все, что не было этой женщиной.
При ее появлении Поль слегка нахмурил брови, но, спохватившись, тут же попробовал улыбнуться.
- Лейла, представляю вам моего лучшего друга.
Лейла ответила:
- Я знаю господина Ари.
Эти слова должны были бы показаться странными, ибо я мог с уверенностью сказать, что мы никогда не встречались, но выражение, с которым она их произнесла, было еще более странным. Если бы кристалл мыслил, он говорил бы так.
- Мой друг Ари, - прибавил Поль, - женится через полтора месяца.
При этих словах Лейла взглянула на меня, и я ясно прочел в ее золотистых глазах: "Нет".
Я ушел очень смущенный, и мой друг не выразил ни малейшего желания меня удержать. Весь день я бесцельно бродил по улицам с отчаянием в опустошенном сердце; и вот вечером, случайно очутившись на бульваре перед цветочным магазином, я вспомнил о своей невесте и решил купить ей ветку белой сирени.
Не успел я взять сирень, как чья-то ручка вырвала ее у меня, и я увидел Лейлу, которая засмеялась и вышла из магазина. Она была в коротком сером платье, таком же сером жакете и в круглой шляпке. Костюм для улицы, обычный для парижанки, признаться, совсем не шел к сказочной красоте Лейлы и казался маскарадным нарядом. И что же? Увидя ее именно такой, я почувствовал, что люблю ее беззаветной любовью. Я хотел догнать ее, но она исчезла среди прохожих и экипажей.
С этой минуты я больше не жил. Несколько раз я заходил к Полю, но не видел Лейлы. Поль принимал меня радушно, однако не упоминал о ней. Говорить нам было не о чем, и я уходил опечаленный, и вот однажды лакей Поля сказал мне: "Господина д'Эрви нет дома. Может быть, вам угодно видеть госпожу?" Я ответил: "Да". О мой отец! Одно слово, одно короткое слово, и нет таких кровавых слез, которые могли бы его искупить! Я вошел. Я застал ее в гостиной, она полулежала на диване, поджав под себя ноги, в желтом, как золото, платье. Я увидел ее... нет, я ничего не видел. У меня вдруг пересохло в горле, я не мог говорить. Аромат мирры и благовоний опьянил меня негой и желанием, словно моих трепещущих ноздрей коснулись все благоухания таинственного Востока. Нет, воистину она была женщиной не нашего естества; в ней не проявлялось ничего от человеческой природы. Лицо ее не выражало никакого чувства: ни доброго, ни злого, разве только сладострастие, одновременно чувственное и неземное. Она, конечно, заметила мое смущение и спросила голосом более прозрачным и чистым, чем журчание ручейков в лесу:
- Что с вами?
Я бросился к ее ногам и воскликнул, заливаясь слезами:
- Я люблю вас безумно! Тогда она открыла мне объятия и озарила сладострастным и чистым взглядом.
- Почему вы не сказали этого раньше, мой друг! Непередаваемые словами мгновения... Я сжимал Лейлу, лежащую в моих объятиях. И мне казалось, что мы оба уносимся в небо и заполняем его собою. Я чувствовал, что уподобился богу, что в душе у меня вся красота мира, вся гармония природы: звезды, цветы, леса с их песнями, и ручьи, и глубины морские. В свой поцелуй я вложил вечность.
При этих словах г-н Сафрак, слушавший меня уже некоторое время с заметным раздражением, встал, повернулся спиной к камину, приподняв до колен сутану, чтоб погреть ноги, и сказал со строгостью, граничащей с презрением:
- Вы жалкий богохульник! Вместо того чтоб возненавидеть свой грех, вы исповедуетесь в нем только из гордыни и самоуслаждения! Я больше не слушаю вас!
От этих слов у меня на глазах навернулись слезы, и я стал просить у него прощения. Увидя, что раскаяние мое чистосердечно, он разрешил мне продолжать признания, поставив условием относиться без снисхождения к самому себе.
Я продолжал рассказ, как будет видно дальше, решив по возможности сократить его.
- Отец мой, я оставил Лейлу, терзаемый угрызениями совести. Но на следующий же день она пришла ко мне, и тут началась жизнь, исполненная блаженства и непереносимой муки. Я ревновал ее к Полю, которого обманул, и жестоко страдал. Не думаю, что на свете есть страдания унизительнее ревности, наполняющей душу нашу отвратительными картинами. Лейла даже не считала нужным прибегать ко лжи, чтоб облегчить эту пытку. Поведение ее вообще было необъяснимо... Я не забываю, что говорю с вами, и не позволю себе оскорбить слух такого почтенного пастыря. Скажу только, что Лейла казалась безучастной к радостям любви, которые дарила мне. Но она отравила все мое существо ядом сладострастия. Я не мог жить без нее и боялся ее потерять. Лейле было совершенно незнакомо то, что мы называем нравственным чувством. Это не значит, что она была зла или жестока; наоборот, она была нежной, кроткой. Она была умна, но ум ее отличался от нашего. Она была молчалива, отказывалась отвечать на вопросы о своем прошлом. Не знала того, что знаем мы. Зато знала то, что нам неизвестно. Выросши на Востоке, она помнила множество индийских и персидских легенд, которые с бесконечным очарованием передавала своим однозвучным голосом. Слушая ее рассказ о дивном утре вселенной, можно было подумать, что она современница юности мира. Я как-то заметил ей это, она, улыбаясь, ответила:
- Я стара, это правда!
Господин Сафрак, все так же не отходя от камина, с некоторых пор подался вперед, всей своей позой выражая самое живое внимание.
- Продолжайте, - сказал он.
- Несколько раз, отец мой, я спрашивал Лейлу о ее вере. Она отвечала, что религии у нее нет и что она ей не нужна; что ее мать и сестры - дочери бога, но не связаны с ним никакой религией. Она носила на шее ладанку со щепоткой глины, которую, по ее словам, она хранила из благоговейной любви к матери.
Едва я выговорил последние слова, как г-н Сафрак, бледный и дрожащий, вскочил с места и, сжав мне руку, громко крикнул:
- Она говорила правду! Я знаю, теперь я знаю, кто она! Ари, ваше чутье вас не обмануло, - это была не женщина. Продолжайте, продолжайте, прошу вас!
- Отец мой, я почти кончил. Увы, из любви к Лейле я расторг официальную помолвку, обманул лучшего друга. Я оскорбил бога. Поль, узнав о неверности Лейлы, обезумел от горя. Он грозил убить ее, но она кротко сказала:
- Попытайтесь, друг мой, я желала бы умереть, но не могу.
Полгода она принадлежала мне; потом в одно прекрасное утро заявила, что возвращается в Персию и больше меня не увидит. Я плакал, стонал, кричал:
- Вы никогда меня не любили! Она ласково ответила:
- Не любила, мой друг. Но сколько женщин, которые любили вас не больше моего, не дали вам того, что дала я. Вы должны быть благодарны мне. Прощайте!
Два дня я переходил от бешенства к отупению. Потом, вспомнив о спасении души, поехал к вам, отец мой! Вот я перед вами. Очистите, поднимите, наставьте меня! Я все еще люблю ее.
Я кончил. Г-н Сафрак задумался, подперев рукой голову. Он первый нарушил молчание:
- Сын мой, ваш рассказ подтверждает мои великие открытия. Вот что может смирить гордыню наших современных скептиков. Выслушайте меня! Мы живем сейчас в эпоху чудес, как первенцы рода человеческого. Слушайте же, слушайте! У Адама, как я вам уже говорил, была первая жена, о которой ничего не сказано в библии, но говорится в талмуде. Ее звали Лилит. Она была создана не из ребра Адама, но из глины, из которой был вылеплен он сам, и не была плотью от плоти его. Лилит добровольно рассталась с ним. Он не знал еще греха, когда она ушла от него и отправилась в те края, где много лет спустя поселились персы, а в ту пору жили преадамиты, более разумные и более прекрасные, чем люди. Значит, Лилит не была причастна к грехопадению нашего праотца, не была запятнана первородным грехом и потому избежала проклятия, наложенного на Еву и ее потомство. Над ней не тяготеют страдание и смерть, у нее нет души, о спасении которой ей надо заботиться, ей неведомы ни добро, ни зло. Что бы она ни сделала, это не будет ни хорошо, ни плохо. Дочери ее, рожденные от таинственного соития, бессмертны так же, как и она, и, как она, свободны в своих поступках и мыслях, ибо не могут ни сотворить угодное богу, ни прогневать его. Итак, мой сын, я узнаю по некоторым несомненным признакам, что это создание, которое толкнуло вас к падению, - Лейла, дочь Лилит. Молитесь, завтра я приму вашу исповедь.
Он на минуту задумался, потом вынул из кармана лист бумаги и сказал:
- Вчера, после того как я пожелал вам спокойной ночи, почтальон, опоздавший из-за снега, вручил мне грустное письмо. Господин первый викарий пишет, что моя книга огорчила архиепископа и омрачила в его душе радость праздника кармелитов*. Это сочинение, по его словам, полно дерзких предположений и взглядов, уже осужденных отцами церкви. Его преосвященство не может одобрить столь вредоносных мудрствований. Вот что мне пишут. Но я расскажу его преосвященству ваше приключение. Оно докажет ему, что Лилит существует и что это не моя фантазия.
Я попросил у г-на Сафрака еще минуту внимания.
- Лейла, отец мой, уходя, оставила мне кипарисовую кору, на которой начертаны стилосом слова, не понятные мне. Вот этот своеобразный амулет.
Господин Сафрак взял легкую стружку, которую я ему подал, внимательно ее рассмотрел, затем сказал:
- Это написано на персидском языке эпохи расцвета, и перевод трудностей не представляет:
Молитва Лейлы, дочери Лилит

Боже, ниспошли мне смерть, дабы я оценила жизнь.
Боже, даруй мне раскаяние, дабы я вкусила от наслаждения.
Боже, сделай меня такой же, как дочери Евы!

@темы: кошачье, королевское

---

Про Лилит...1

Раз пошла такая пляска...))))



Вадим Шефнер.


Лилит

1
Что предание говорит?
" Прежде Евы была Лилит ".
Прежде Евы Лилит была -
Та что яблока не рвала.
Не женою была, не женой, -
Стороною прошла, стороной.
Не из глины не из ребра -
Из предрассветного серебра.
Улыбнулась из тросника -
И пропала на все века.

2

Все в раю как будто есть,
Да чего-то как будто нет.
Все здесь можно пить, и есть -
На одно лишь в раю запрет.
Ходит Ева средь райских роз,
Светит яблоко из ветвей.
Прямо с яблони змей-завхоз
Искушенье шепчет ей.
-Слушай, я ж не укушу,
Скушай яблочко задарма,
Я в усушку его спишу -
Мы ведь тоже не без ума.
Ева яблоко сорвала,
Затуманился райский дол.
Бог ракеты "небо-земля"
На искомый квадрат навел.
Бог на красные кнопки жмет -
Пламя райские рощи жнет.
Бог на пульте вклучил реле -
Больше рая нет на земле.
Убегает с Евой Адам -
Дым и пепел по их следам.

3

У Адама с Евой - семья,
Подрастающие сыновья.
Скот мычит, колосится рож,
Дремлет Авель присев на пенек.
Каин в елку втыкает нож -
Тренируется паренек.
Объезжает Адам коней,
Конструирует первый плот.
"А в раю-то было скучней -
Ты помог нам, райский плод!
А в раю-то было пресней, -
Заработанный хлеб - вкусней.
А в раю-то мы спали в розь, -
Этот рай - оторви да брось!"

4

Улетающие журавли
Прокурлыкали над рекой.
Электричка прошла в дали -
И опять на земле покой.
На рыбалке Адам сидит,
Сквозь огонь в темноту глядит.
Кто там плачат в костре ночном,
Косы рыжие разметав?
Кто грустит в троснике речном,
Шелестит в осенних кустах.
Кто из облака смотрит вниз,
Затмевая красой луну?
Кто из омута смотрит ввысь,
И заманивает в глубину?
Никого там, по правде, нет -
Только тени и лунный свет.
Не женою была , не женой, -
Стороною прошла, стороной.
Никода не придет Лилит .
А забыть себя не велит.



Марина Цветаева

ПОПЫТКА РЕВНОСТИ

Как живется вам с другою,-
Проще ведь?- Удар весла!-
Линией береговою
Скоро ль память отошла
Обо мне, плавучем острове
(По небу - не по водам)!
Души, души!- быть вам сестрами,
Не любовницами - вам!
Как живется вам с простою
Женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
Свергши (с оного сошед),
Как живется вам - хлопочется -
Ежится? Встается - как?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?
"Судорог да перебоев -
Хватит! Дом себе найму".
Как живется вам с любою -
Избранному моему!
Свойственнее и сьедобнее -
Снедь? Приестся - не пеняй...
Как живется вам с подобием -
Вам, поправшему Синай!
Как живется вам с чужою,
Здешнею? Ребром - люба?
Стыд Зевесовой вожжою
Не охлестывает лба?
Как живется вам - здоровится -
Можется? Поется - как?
С язвою бессмертной совести
Как справляетесь, бедняк?
Как живется вам с товаром
Рыночным? Оброк - крутой?
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой
Гипсовой? (Из глыбы высечен
Бог - и начисто разбит!)
Как живется вам с сто-тысячной -
Вам, познавшему Лилит!
Рыночною новизною
Сыты ли? К волшбам остыв,
Как живется вам с земною
Женщиною, без шестых
Чувств?..
Ну, за голову: счастливы?
Нет? В провале без глубин -
Как живется, милый? Тяжче ли,
Так же ли, как мне с другим?


Николай Гумилев

Ева или Лилит

Ты не знаешь сказанья о деве Лилит,
С кем был счастлив в раю первозданном Адам,
Но ты все ж из немногих, чье сердце болит
По душе окрыленной и вольным садам.
Ты об Еве слыхала, конечно, не раз,
О праматери Еве, хранящей очаг,
Но с какой-то тревогой… И этот рассказ
Для тебя был смешное безумье и мрак.
У Лилит — недоступных созвездий венец,
В ее странах алмазные солнца цветут:
А у Евы — и дети, и стадо овец,
В огороде картофель, и в доме уют.
Ты еще не узнала себя самоё.
Ева — ты иль Лилит? О, когда он придет,
Тот, кто робкое, жадное сердце твое
Без дорог унесет в зачарованный грот.
Он умеет блуждать под уступами гор
И умеет спускаться на дно пропастей,
Не цветок — его сердце, оно — метеор,
И в душе его звездно от дум и страстей.
Если надо, он царство тебе покорит,
Если надо, пойдет с воровскою сумой,
Но всегда и повсюду — от Евы Лилит, —
Он тебя сохранит от тебя же самой.


Федор Сологуб.

Красногубая гостья

I

Хочу ныне рассказать о том, как спасен был в наши дни некто, хотя и малодостойный, но все-таки брат наш, спасен от злых чар ночного волхвования словами непорочного Отрока. Темной вражьей силе дана бывает власть на дни и часы, - но побеждает всегда Тот, Кто родился, чтобы оправдать жизнь и
развенчать смерть.

II

Эта зима была для Николая Аркадьевича Варгольского тяжелая и томная. Он все больше и больше отдалялся от всех своих друзей, родственников и знакомых. Все охотнее просиживал он короткие темные дни и длинные черные вечера в унылом великолепии своего старого особняка, и ограничивался только недолгими прогулками по всегда тщательно выметенным аллеям тенистого небольшого сада при его доме.
Николай Аркадьевич даже не принимал почти никого, кроме своей недавней знакомой Лидии Ротштейн, бледнолицей, прекрасной молодой девушки, с жутко-громадными глазами и чрезмерно-яркими губами.
Прежде Николай Аркадьевич любил все прелести веселой, рассеянной жизни. Он любил светское общество, зрелище, музыку, спорт. Бывал везде, где бывают обыкновенно все. Живо интересовался всем тем, чем все в его кругу интересуются, чем принято интересоваться. Был он молод, независим, богат, в меру окружен, и в меру одинок и свободен, весел, счастлив и здоров.
А теперь вдруг все это странно и нелепо изменилось. Многокрасочная прелесть жизни потеряла свою над ним власть. Забылась пестрота впечатлений и ощущений разнообразной, веселой жизни. Ни к чему не тянуло. Ничего не хотелось.
Все, что прежде перед его глазами стояло ярко и живо, теперь заслонилось бледным, жутко-прекрасным лицом его красногубой гостьи. И только хотелось ему смотреть в бездонную глубину этих странных,
точно неживых, точно навеки завороженных тишиною и тайною, зеленоватых глаз. И только хотелось ему видеть эту безумно-алую на бледном лице улыбку, видеть этот большой, прямо разрезанный рот с такими яркими губами, точно сейчас только разрезан этот рот, и еще словно свежею дымится он кровью. И
только хотелось ему все слушать да слушать тихие, злые слова, неторопливо падающие с этих странных и очаровательных уст.
Такое все стало скучное, что вне этих стен! Такою докучною, ненужною казалась ему вся эта жизнь, внешняя, шумная, которою он жил до сих пор.
Вялая ленность разливалась в его теле, прежде таком бодром и радостном. Голова стала часто болеть и томно кружиться, полная глухих, безумных шумов и звонов. Лицо его бледнело, точно яркие губы Лидии Ротштейн
выпивали всю его жизнь.

III

С чего это началось? Теперь это как-то смутно и неохотно припоминалось ему.
Познакомились где-то в сумеречном холодном свете осеннего вечера. Кажется, говорили что-то незначительное. Николай Аркадьевич был чем-то в тот день занят и увлечен. Она была бледна, малоразговорчива и неинтересна. Поговорили с минуту, не больше. Разошлись, и Николай Аркадьевич забыл о
ней, как забывают всегда о случайных, ненужных встречах.

IV

Прошло несколько дней. Николай Аркадьевич кончал свой завтрак. Ему сказали, что его желает видеть госпожа Лидия Ротштейн.
Николай Аркадьевич слегка удивился. Это имя не сказало ему ничего. Забыл совсем. Досадливо поморщился. Спросил лакея:
- Кто такая? Просительница? Так дома нет.
Молодой, красивый лакей Виктор, тщательно подражавший своему барину в манерах и модах, усмехнулся такою же ленивою и самоуверенною, как и у Николая Аркадьевича, улыбкою бритых, холеных губ и сказал с такою же, как и у барина, растяжечкою:
- Не похожи на просительницу. Скорее будут из стилизованных барышень.
Где-нибудь на пляже вы изволили с ними познакомиться. Уже весело улыбаясь, спросил Николай Аркадьевич:
- Ну, почему же непременно на пляже? Виктор отвечал:
- Да так-с мне по всему сдается. По общему впечатлению. Первое впечатление почти никогда не обманывает. Притом же из городских словно бы такой не припомню.
Николай Аркадьевич спросил, продолжая соображать, кто бы такая могла быть эта стилизованная барышня Ротштейн:
- А какая она из себя? Виктор принялся рассказывать:
- Туалет черный, парижский, в стиле танагр, очень изящный и дорогой. Духи необыкновенные. Лицо чрезвычайно бледное. Волосы черные, причесаны, как у Клео де Мерод. Губы до невозможности алого цвета, так что даже удивительно смотреть. Притом же невозможно предположить, чтобы употребленабыла губная помада.
- А, вот кто это!
Николай Аркадьевич вспомнил. Оживился очень. Сказал почти радостно:
- Хорошо. Сейчас я к ней выду. Проводите ее в зеленую гостиную, и попросите подождать минутку.
Он наскоро кончил свой завтрак. Прошел в ту комнату, где ожидала его гостья.

V

Лидия Ротштейн стояла у окна. Смотрела на великолепные переливы осенней, багряно-желтой, словно опаленной листвы. Стройная, длинная, вся в изысканно черном, она стояла так тихо и спокойно, как неживая. Казалось, что грудь ее не дышит, что ни одна складка ее строгого платья не шевельнется.
Очерк ее лица сбоку был строг и тонок. Лицо было так же спокойно, безжизненно, как и ее застывшее в неподвижности тело. Только на бледном лице чрезмерная алость губ была живою.
С жестокою нежностью чему-то улыбались эти губы, и трепетно радовались чему-то.
Заслышав отчетливый звук легких шагов Николая Аркадьевича по холодному паркету этой строго-красивой гостиной, в которой преобладал зеленоватый камень малахит, Лидия Ротштейн повернулась лицом к Варгольскому. С нежною жестокостью чему-то улыбались ее чрезмерно-алые губы, ее губы
прекрасного вампира, и трепетно радовались чему-то. Радость их была злая и победительная.
Взором, неотразимо берущих душу в нерасторжимый плен, она смотрела прямо в глубину глаз Николая Аркадьевича. И было в нем странное смущение и непривычная ему неуверенность, когда он услышал ее первые слова, сказанные золотозвенящим голосом.


VI

Она говорила:
- Я к вам пришла, потому что это необходимо. Для меня и для вас необходимо. Вернее, неизбежно. Пути наши встретились. Мы должны покорно принять то, что неотвратимо должно случиться с нами.
Николай Аркадьевич с привычною, почти машинальною любезностью пригласил ее сесть.
Привычный скептицизм человека светского и очень городского подсказывал ему, что его красноустая гостья - просто экзальтированная особа, и что слова ее высокопарны и нелепы. Но в душе своей он чувствовал неодолимое обаяние, наводимое на него холодным мерцанием ее слишком спокойных, зеленоватых глаз. И не было в душе его того спокойствия, которое до того времени было ее постоянным и естественным состоянием во всяких обстоятельствах его жизни, хотя бы самых экстравагантных.
Лидия Ротштейн села в подставленное ей Николаем Аркадьевичем кресло. Медленно снимая перчатки, она медленным взором обводила комнату - ее стены с малахитовыми колоннами - ее потолок, расписанный каким-то лукаво-мудрым художником конца позапрошлого столетия - ее старинную мебель, все эти очаровательные вещи, соединившие в себе прелесть умной старины и слегка развращенного, взысканного вкуса той далекой эпохи напудренных париков, жеманной любезности и холодной жестокости, эпохи, созданием которой был
старый дом Варгольских.

VII

Тихо говорила Лидия Ротштейн:
- Как очаровательно все это, что вас здесь окружает! Этот дом имеет,конечно, свои легенды. По ночам, быть может, здесь иногда ходят призраки ваших предков.
Николай Аркадьевич отвечал:
- Да, в детстве я слышал кое-что об этом. Но мне самому не доводилось видеть здесь призраки. Люди нашего века скептически настроены. Призраки боятся показываться нам, слишком живым и слишком насмешливым.
Лидия спросила:
- Чего же им бояться?
Николай Аркадьевич отвечал, стараясь придерживаться тона легкой шутки:
- Электрический свет вреден для них, а наша улыбка для них смертельна.
Тихо повторила Лидия:
- Электрический свет! Самые страшные для людей призраки - это те, которые приходят днем. Днем, как я пришла. Не кажется ли вам и в самом деле, что я похожа на такой призрак, приходящий днем? Я так бледна.
Николай Аркадьевич сказал:
- Это к вам идет. Вы очаровательны. Ему хотелось быть слегка насмешливым. Но его слова против его воли звучали нежно, как слова любви.
Лидия говорила:
- Может быть, и я пройду перед вами, как один из призраков вашего старого дома, и исчезну, изгнанная вашею скептическою улыбкою, как те призраки, которых вы уже изгнали отсюда. Если изгнали. Впрочем, Бог с ними, с этими призраками. Я могу пробыть с вами сегодня только недолгое время, а мне надо многое сказать вам. Или, может быть, вы не захотите меня выслушать?
- Пожалуйста, я весь к вашим услугам, - сказал Николай Аркадьевич.

VIII

Лидия помолчала немного и продолжала:
- Меня зовут Лидиею, но мне больше нравится, когда меня называют Лилит. Так назвал меня мечтательный юноша, один из тех, кого я любила. Он умер. Умер, как все, кого я любила. Любовь моя смертельна - и мне хорошо, потому что любовь моя и смерть моя радостнее жизни и слаще яда.
Николай Аркадьевич заметил:
- Если ад сладок.
Он старался легко и шутливо улыбаться, но чувствовал, что улыбка его бледна и бессильна.
С холодною, почти безжизненною настойчивостью повторила Лидия:
- Слаще яда. Во мне душа Лилит, лунная, холодная душа первой эдемской девы, первой жены Адама. Земное, дневное, грубое солнце мне, бледной Лилит, ненавистно. Не люблю я дневной жизни и безобразных ее достижений. К холодным успокоениям зову я тех, кого полюбила. К восторгам безмерной и
невозможной любви зову я их. Пеленою мечтаний, которые слаще ароматнейших из земных благоуханных отрав, я застилаю безобразный, дикий мир дневного бытия. Многоцветною, яркою пеленою застилаю я этот тусклый мир перед глазами возлюбленных моих. Крепки объятия мои, и сладостны мои лобзания. И
у того, кого я полюблю, я прошу в награду за безмерность и невозможность моих утешений только малого дара, скудного дара. Только каплю его жаркой крови для моих холодеющих вен, только каплю крови прошу я у того, кого полюбила.
Очарованием великой печали и тоски безмерной звучали золотые звоны ее отравленных странным и страшным желанием речей. В холодной глубине ее глаз разгоралось холодное, зеленое пламя - и мерцание этого пламени чаровало и обезволивало Николая Аркадьевича. Он сидел и молчал и слушал тихие, золотом
звенящие слова свой зеленоокой, красногубой гостьи.


IX

И она говорила:
- Только одну каплю крови. Моими устами приникну я к телу возлюбленного моего. Моими жаждущими вечно устами я, как вставший из могилы вампир, вопьюсь в это милое, горячее место между горлом и плечом, между горлом, где трепещет дыхание жизни, и белым склоном плеча, где напряженная дремлет сила жизни. Вопьюсь, вопьюсь в сладостную плоть возлюбленного моего, и выпью каплю его жаркой крови. Одну каплю, - ну, может быть, две, три или даже четыре. Ах, возлюбленный мой не считает! Возлюбленному моему и всей своей крови не жалко, - только бы оживить меня, холодную, жарким трепетом своей жизни, - только бы я не ушла от него, не исчезла, подобная бледному, безжизненному призраку, исчезающему при раннем крике петуха.
Стараясь улыбнуться, Николай Аркадьевич сказал:
- Все это, что вы говорите, конечно, очень интересно и оригинально, - но я не понимаю, какое отношение я имею ко всему этому.
Но он сейчас же почувствовал всю ненужность и неправду своего жалкого ответа. И потому, по мере того, как он говорил, голос его становился глуше и слабее, и последние слова он сказал совсем тихо, почти прошептал.

Х

Лилит встала. Подошла к нему. В движениях ее не было той порывистой страстности, с какою земные женщины произносят свои признания. Стоя перед Варгольским и глядя прямо в его глаза холодным взором
жутких глаз, в которых разгорался зеленый, мертвый огонь, она сказала:
- Я люблю тебя. Тебя избрала я, возлюбленный мой.
Подчиняясь золотым звонам ее голоса, он встал со своего места. И стояли они друг против друга,- она, бледноликая, зеленоокая, с чрезмерно яркими, как у вампира, устами, и вся холодная, как неживая, лунная Лилит, - и он, зачарованный и словно всю свою утративший волю. Лилит сказала:
- Люби меня, возлюбленный мой. Больше и сильнее, чем любил ты дневную свою жизнь, люби меня, лунную, холодную твою Лилит.
Упала минута молчания. Казалось тогда, что не было сказано ни одного слова.
И вот спросила его Лилит:
- Возлюбленный мой, любишь ли ты меня? Любишь ли?
Варгольский тихо ответил ей:
- Люблю.
И чувствовал, как душа его тонет в зеленой прозрачности ее тихих глаз.
И опять спросила его Лилит:
- Возлюбленный мой, любишь ли ты меня сильнее, чем все очарования и прелести дневной жизни, меня, твою лунную, твою холодную Лилит?
Отвечал ей Варгольский - и холод великого успокоения был в звуке его тихих слов:
- Моя лунная, моя холодная Лилит, я люблю тебя сильнее, чем все очарования дневной жизни. И уже отрекаюсь от них, и отвергаю их все за один твой холодный поцелуй.
Радостно улыбнулась Лилит, но радостно-холодная улыбка ее была коварная и злая. И спросила Лилит:
- Отдашь ли ты мне каплю твоей многоцветной крови? Чувствуя, как в душе его возникают и сплетаются в дивном борении ужас и восторг, Варгольский сказал, простирая к ней руки:
- Отдам тебе, моя Лилит, всю мою кровь, потому что люблю тебя безмерно и навсегда.
И она прильнула к его устам поцелуем долгим и томным. Темное и томное самозабвение осенило Варгольского, и того, что было с ним потом, он никогда не мог отчетливо вспомнить.

XI

С того дня Лидия Ротштейн приходила к Николаю Аркадьевичу в неопределенные сроки, то чаще, то реже, почти всегда неожиданно, в разное время, то днем, то вечером, то позднею ночью. Она как-то ухитрялась всегда заставать его дома. А потом это стало и нетрудно, когда он почти совсем прекратил сношениях людьми.
Всегда эти свидания с Лилит были окутаны в сознании Варгольского густою пеленою странного, почти досадного ему забвения. Одно знал он несомненно - как ни крепки были объятия Лилит, как ни безумно дики были ее поцелуи, все же их связь оставалась чуждою грубых земных достижений, и ни разу не отдалась ему эта странная, красноустая гостья с неживыми глазами и с апокрифическим именем.
Когда она приникала к его плечу, легкая острая боль пронизывала все тело Варгольского - и тогда становилось ему сладко и томно. В телечер едовались жуткие ощущения зноя и холода, точно била его лихорадка.
Знойные, жадные губы Лилит, только одни живые в холоде ее тела, впивались в его кожу. Поцелуй их был подобен холодному бешенству укуса. И казалось ему тогда, что кровь его сочится капля за каплей.

XII

Лилит исчезала незаметно.
Долго после ее ухода Варгольский лежал, погруженный в томное бессилие, ни о чем не думая, ничего не вспоминая, не мечтая ни о чем. Даже о Лилит не мечтал и не вспоминал он тогда. Самые черты ее лица припоминались ему неясно и неопределенно.
Иногда он думал о ней потом, когда проходило то оцепенение, в которое погружали его ее ласки. Он думал иногда, что Она не человек, а вампир, сосущий его кровь, что она его погубит, что надо ему оградиться от нее. Но
эти короткие, вялые мысли не зажигали его обессилевшей воли. Ему было все равно.
Иногда он спрашивал себя, любит ли он Лилит. Но, прислушиваясь внимательно к темным голосам своей души, он не находил в них ответа на этот вопрос. И было в нем равнодушие, холодное и спокойное. Любит, не любит - не все ли равно!

XIII

Лакей Николая Аркадьевича, Виктор, был женат. Однажды, незадолго до святок, он пришел к Николаю Аркадьевичу не в урочное время, и сказал ему:
- Жена моя, Наталья Ивановна, разрешившись на днях от бремени, просит вас, Николай Аркадьевич, сделать нам большую честь и удостоить быть восприемником от купели нашего первого сына, новорожденного младенца Николая.
Виктор старался держаться своего всегдашнего спокойного, солидного тона, но при последних словах, вспомнив со всею остротою новизны, что он уже отец, покраснел от радости и гордости, и засмеялся с неожиданным, почти деревенским, простосердечием. Но, впрочем, тотчас же сдержался и опять стал
вести себя чинно и степенно. Сказал со всегдашним своим достоинством:
- И я со своей стороны осмеливаюсь присоединиться к просьбе моей жены. Сочтем за великую для себя честь и будем чрезвычайно рады.
Николай Аркадьевич поздравил счастливого отца. Согласился немедленно, - не потому, что хотел согласиться, а просто потому, что вялое равнодушие давно уже угнездилось в нем.
И странное дело, - это обстоятельство, такое, по-видимому, незначительное в его жизни, с какою-то неожиданною силою внесло резкую перемену в его отношении к Лилит.
Первый же раз, когда он увидел младенца Николая, которого ему надо было назвать своим крестником, он почувствовал нежное умиление к этому слабопопискивающему, красному, сморщенному комочку мяса, завернутому в мягкие, нарядные пеленки. Глаза малютки еще не умели останавливаться на здешних предметах - но земная, вновь сотворенная из темного земного томления душа, радостно мерцая в них, трепетала жаждою новой жизни.
Николаю Аркадьевичу вспомнились зеленые, жуткие пламенники неживых глаз его белолицей гостьи с чрезмерно-красными губами. Сердце его вдруг сжалось ужасом и страстною тоскою по шумной, радостной, многоцветной, многообразной жизни.

XIV

Когда после веселого обряда крестин, в котором .он принял недолгое участие, он вернулся к себе в мерцающую тишину высоких покоев, он опять почувствовал себя слабым и равнодушным ко всему.
Там, у Виктора, ему напомнили, что сегодня сочельник.
Где же он встретит праздник? Как его проведет? Уже давно, больше месяца, он упрямо не принимал никого, и сам ни у кого не был.
Над холодным его равнодушием возникали то тихо поблескивающие глазенки его крестника, то слабый его писк. И напоминали ему Младенца в яслях, и звезду над дивным вертепом, и волхвов, принесших дары. Все, что было забыто, что было отвеяно холодным дыханием рассеянной, светской жизни, припомнилось опять, и опять томило душу сладким предчувствием восторга.
Варгольский взял книгу, которую не открывал уже много лет. Прочитал трогательные, простые в мудрые рассказы о рождении и1 детстве Того, Кто пришел к нам, чтобы нашу бедную земную, дневную жизнь оправдать и обрадовать. Кто родился для того, чтобы развенчать и победить смерть.
Трепетна была душа, и слезы подступали к глазам. Злые обольщения его коварной гостьи вдруг вспомнились Варгольскому. Как мог он поддаться их лживому обаянию! Когда цветут на земле милые, невинные улыбки, когда смеются и радуются милые, невинные детские глаза!
Но ведь она, лунная, неживая, лживая Лилит, опять придет. И опять зачарует обаянием смертной тишины!
Кто же поможет? Кто спасет?
Книга бессильно выпала из рук Николая Аркадьевича. Молитва не рождалась в его обессилевшей душе.
И как бы он стал молиться? Кому и о чем?
Как молиться, если она, лунная, холодная Лилит, уже здесь, за дверью?

XV

Вот чувствует он, что она стоит там, за дверью, в странной нерешительности, и медлит, колеблясь на страшном ему и ей пороге.
Лицо ее бледно как всегда. В глазах ее холодное пламя. Губы ее цветут страшною яркостью, как яростные губы упившегося жаркою кровью выходца из темной могилы, губы вампира.
Но вот Лилит преодолела страх, в первый раз остановивший ее у этого порога. Быстрым, как никогда раньше, движением она распахнула высокую дверь и вошла. От ее черного платья повеяло страшным ароматом туберозы, веянием благоуханного, холодного тления.
Лилит сказала:
- Возлюбленный мой, вот я опять с тобою. Встречай меня, люби меня, целуй меня - подари мне еще одну каплю твоей многоцветной крови.
Николай Аркадьевич протянул к ней руки угрожающим и запрещающим движением. Он сделал над собой страшное усилие, чтобы сказать:
- Уйди, Лилит, уйди. Я не люблю тебя, Лилит. Уйди навсегда.
Лилит смеялась. Был страшен и жалок трепет ее чрезмерно алых губ, обреченных томиться вечною жаждою. И говорила она:
- Милый мой, возлюбленный мой, ты болен. Кто говорит твоими устами? Ты говоришь то, чего не думаешь, чего не хочешь сказать. Но я возьму тебя в мои объятия, я, твоя лунная Лилит. Я опять прижму тебя к моей груди, которая так спокойно дышит. Я опять прильну к твоему плечу моими алыми, моими жаждущими устами, я, твоя лунная, твоя холодная Лилит.
Медленно приближалась к нему Лилит. Было неотразимо очарование ее смеющихся алых губ. И был слышен золотой звон ее слов:
- Целованием последним прильну я к тебе сегодня. Я навеки уведу тебя от лживых очаровании жизни. В моих объятиях ты найдешь ныне блаженный покой вечного самозабвения.
И приближалась медленно, неотразимо. Как судьба. Как смерть.

XVI

Уже когда ее протянутые руки почти касались его плеч, вот, между ними дивный затеплился тихо свет. Отрок в белом хитоне стал между ними. От его головы струился дивный свет, как бы излучаемый его кудрявыми волосами. Очи его были благостны и строги, и лик его прекрасен.
Отрок поднял руку, повелительно отстранил Лилит, и сказал ей:
- Бедная, заклятая душа, вечно жаждущая, холодная, лунная Лилит, уйди. Еще не настали времена, не исполнились сроки, - уйди Лилит, уйди. Еще нет мира между тобою и детьми Евы, - уйди, Лилит, уйди. Исчезни, Лилит, уйди отсюда навсегда.
Легкий стон был слышен, и свирельно-тихий плач. Бледная в сумраке полуосвещенного покоя, медленно тая, тихо исчезла Лилит.
Краткие прошли минуты, - и уже не было здесь дивного Отрока, и все был, как всегда, обыкновенно, просто, на месте. Как будто бы только легкою грезою в полутьме было злое явление Лилит, и как будто и не приходил дивный Отрок.
Только ликующая радость звенела и пела в душе измученного, усталого человека. Она говорила ему, что никогда не вернется к нему бледноликая, холодная, лунная Лилит, злая чаровница с чрезмерною алостью безумно жаждущих губ. Никогда!

@темы: кошачье, королевское

---

Новые стихи

Есть у меня такая фишка... Не пишу месяцами, зато потом сразу за вечер 3-5 штук... Вчерашние.

***
Прочему ты не спишь в эту странную ночь?
Кем распят твой покой на осеннем изломе?
Пахнет мокрыми листьями в сумрачном доме,
Время крупными каплями падает с крыш…
Ты один в темноте, как тогда, как тогда,
В ту холодную полночь смешного паденья…
Только мыслей угрюмых кружат привиденья
Над постелью твоей, дожидаясь суда.
Но судить ты умел сорок сроков назад:
Нынче суд невозможен, а бред – неподсуден.
Старый дом твой до колик уныл и безлюден,
Он и призракам, кажется, искренне рад.
Где веселая песенность ветреных лет,
Где мечты о полете, как подлинном праве?
Бесполезность печали в осенней оправе
Все решит за тебя, мой трефовый валет.
Ты остался собой, но себя потерял,
Ты по-прежнему верен идее свободы,
Но – неправда ли, глупо? – сбежавшие годы,
Посылают тебе свой глумливый оскал…
Так пируй же и пой! Ты нашел, что искал…
Празднуй осень во всей ее серости... Солнца?!
Это страшная тайна: оно не вернется.
Разве мало твой бог над тобой колдовал?


***
В этот раз – только тихое слово «Спасибо»…
Извини, я забыла другие слова.
Мы не те, кем надеялись стать, – и могли бы! –
Но смотри-ка: я больше, чем раньше, жива.
Да и ты, я гляжу, улыбаешься строже,
Точно стал принимать это солнце всерьез.
Мы всего на одно расставанье моложе,
А по коже, по коже – как можно? – мороз…
Ничего… Я сама свой покой отогрею,
В зябких пальцах окурок любви теребя…
Ну, позволь же, тебя провожу до дверей я,
На прощанье отрекшись, мой грех, от тебя.
Не послушны тебе твои бедные ноги,
И душа приросла к этой точке тепла?
Сделав ставки свои, наши новые боги
Затаились и ждут у дверного стекла.
Мы не в праве теперь обмануть ожиданий,
Так не часто бывает, как было тогда…
Время вносит пометки в журнал опозданий,
Созывая сюда холода, холода…
Холода не приходят к тому, кто не верит
В их голодную власть… Уходи, уходя!
Наши новые боги, столпились у двери,
И на глупых детей в ожидании глядят.

***
Над нами клонит ветви оливковая роща,
Нам солнце щедро дарит горячие услады…
Здесь море… Столько моря, что сердцу верить проще
В возможность не победы но, все-таки, награды.
Вино течет сквозь пальцы, в песке – босые ступни…
Раздеться и остаться до нового потопа…
От клана ли скитальцев отбившийся отступник,
Иль ветер заплутавший – ты мой до гроба! Гроба?
А разве мы не вечны? А разве нам – не Богом
Дарован этот тихий укромный угол Сада?
Не для мужчин и женщин – борьба с высоким слогом…
Сдаемся! Не победа но, все-таки, награда..!
Здесь море… Много моря! Здесь солнце… Много солнца!
Чего еще просить нам? Чего еще нам надо?
Здесь споры – не в фаворе. Сдаваться – не бороться…
И ты – хоть не победа… Но, все-таки, награда…

@темы: стихи мои

---

размышления на фоне...

... не скажит ли кто из почтеннейшей публики, почему так: добрая дюжина знакомых мужчин, искренне, с блеском в глазах, коего не изобразить нарочно и не подделать, восхищяясь моими волосами (о да! длинными, черными, блестящими...), тем не менее были женаты на серых коротко остриженных мышках..? "всегда любил длинные волосы!" Дак, НА ФИГА, спрашивается, тогда это... самое... женился-то на..?

P.S. Дам со стрижками прошу воздержаться от возмущения. Не в ваш адрес. Ничего против стрижки, как таковой, не имею. Многих она только красит. Сама могу даже, идет мне Но... Вот эти создания, боящиеся настоящих связей... Увы. И "Ах"...

@темы: мысли

---

Одностишия Ольги Арефьевой

• Я не сдурела. Я вообще такая.
• Люблю вас. Просто в очень редкой форме.
• Уж если изменять - так сразу многим!
• Забыла. Мы чего уединились?
• Не дашь ли мне… И это тоже можно.
• Вам садо-мазо? Ну, садитесь, мажьтесь.
• Блестящ твой ум. Жаль, дураку достался…
• Чего стесняешься? Ведь голая-то - я!
• А головная боль сегодня в жопе…
• Чем хуже голос, тем короче юбка…
• Любить Вас с Вами легче, чем без Вас…
• Лежать, молчать! А то я растеряюсь…
• И ты любви покорен? Это возраст…
• Опять мы так бездарно артистичны…
• Я гений. Парадоксы - лишь прикрытье…
• А мне легко всё время прибедняться?
• Я влюблена, бесспорно. Но в кого?!
• Я даже в глупостях порой умней, чем надо…
• Да, ты по-крупному умеешь мелочиться…
• Как утомляет симулировать нормальность…
• Приятно в голых фактах быть одетой.
• Вы снились мне! Не смейте отпираться!
• Ты смотришься на фоне идиотов.
• Не йог я. Так, выёживаюсь просто.
• В "люблю тебя" фрейдистское есть что-то!
• Любимых и родных не выбирают…
• Ты темперамент с суетливостью не путай…
• Ты что, не рад мне, милый? А придётся.
• Он даже сушки ест ножом и вилкой!
• Я невменяема! А мне тут всё вменяют…
• Уж зла любовь, ну а козла всё нету…
• Ты просто так лежишь или с намёком?
• Мы - глубоко поверхностные люди!
• Вы каждый раз по-новому банальны.
• Не доборолся он с зелёным змием… (эпитафия)
• На мне - жениться? А ещё на мне что делать?!
• Мы раздвоеньем с эго не страдаем… (альтер эго)
• Вам всем бы памятник! А то вас не упомнишь…
• Он испугался мыслей с непривычки.
• Противный, но в хорошем смысле слова…
• Был счастлив дважды - в свадьбе и в разводе.
• Нормальность в этом мире неуместна.
• Два звонаря на колокольнях: Созвонимся!
• Обман был вскрыт. И вскрытье показало…
• Мы все во что-нибудь не доиграли…
• Со мною - ей? Ну, это не измена.
• Не жертвуйте собой, когда не просят!
• Чего хочу, то и не буду делать!
• Как женщины коварны: не хотят!
• Я Вас любил. С устатку и не емши…
• О, не мешайте мне побыть несчастной!
• Урод в семье торговцев: к о м п о з и т о р…
• Нырнул от комаров - пришли пиявки.
• Не так уж чтобы очень - но безмерно!
• Тошнит от всех проглоченных обид…
• Дуэль не удалась: мы оба живы.
• Непобедим, поскольку не играет.
• Уйди, я одинока не настолько!
• Сегодня твоя тупость в острой фазе…
• Купил ты не того. И слишком мало!!!
• Как трудно делать вид, что мы знакомы…
• Не все фригидны, кто тебя не хочет!
• Люблю людей, но только в малых дозах.
• Ну нет, в неволе я не размножаюсь!
• Назвать - меня! - мечтою идиота?
• Я всё могу - тогда, когда не надо.
• Куда вы выходили из себя?
• Что, так и будем стоя обниматься?
• И врал он искренне и заблуждался честно. • Чем шире харя, тем мощней харизма

@темы: мысли, смешное, стихи не мои

---

Питерские песни...

Джин и тоник
Он ревновал её к дождю
И укрывал джинсовой курткой
Её июневые кудри,
А зонтик прижимал к локтю.


День дожидался темноты,
Жизнь начиналась с середины,
И закрывали магазины
Свои разнузданные рты.


Ветра стояли на своём,
Шатая цепь священнодейства,
И пошлое Адмиралтейство
Сдавало ангелов в наём,


Но вместо звёзд их берегли
Два добрых духа - Джин и Тоник,
И мир, казалось, в них утонет,
Едва дотронувшись земли...


А мне казалось,
А мне казалось,
Что белая зависть - не грех,
Что чёрная зависть - не дым,
И мне не писалось,
Мне не писалось,
Мне в эту ночь не писалось, -
Я привыкал быть великим немым.


Он ревновал её к богам
И прятал под мостом от неба,
А голуби просили хлеба
И разбивались за стакан.


И плоть несло, и дух опять
Штормил в девятибалльном танце -
От невозможности остаться
До невозможности унять.


И вечер длинных папирос
Линял муниципальным цветом,
И сфинксов он пугал ответом
На каждый каверзный вопрос.


И, видно, не забавы для -
По венам кровь против теченья.
Миг тормозов - развал - схожденье...
И снова - твёрдая земля.


А мне казалось,
А мне всё казалось,
Что белая зависть - не блеф,
Что чёрная зависть - не дым.
И мне не писалось,
Мне опять не писалось,
Не пелось и не писалось, -
Я привыкал быть великим немым...


И отступил девятый вал
И растворил свой сахар в дымке...
К стихам, к Довлатову, к "Ордынке"
Он вдохновенно ревновал,


Но вместо рифм бежали вслед
Два юных сфинкса Джин и Тоник,
И воздух был упрям и тонок,
Впитав рассеянный рассвет.


Одиссей и навсикая

Пока Пенелопа вязала носки,
Еженощно их вновь распуская,
На том берегу быстротечной реки
Одиссей повстречал Навсикаю.

Навсикая сказала ему: "Одиссей!
Возвращение - лишь полумера.
Оставайтесь со мной - быть вдвоём веселей.
Почитаем друг другу Гомера."

И стекла со страниц типографская мзда,
Надорвав путеводные нити,
И магнитною стрелкой морская звезда
Задрожала в грудном лабиринте,

И рискнул Одиссей сделать медленный вдох
И, забывшись в прекрасной атаке,
Опроверг каноничность сюжетных ходов...
А тем временем там на Итаке

Пенелопа плела ариаднову нить,
Ахиллесовы дыры стараясь прикрыть,
Но, сизифов свой труд
Распуская к утру,
Понимала: ничто не поможет!
Не вернет Одиссея драконовый зуб,
Не убьет Одиссея горгоновый суп,
Не взойдет тот посев, если разве что Зевс
Обстоятельств пристрастную сеть
Не переложит!

Но и Зевс был не в силах распутать любовь -
Так уж мир был самим им устроен.
Только тот, кто своих уничтожит богов,
Может стать настоящим героем.

И, приняв этот тезис, как истинный дар,
Одиссей наплевал на иное, -
Лишь вдыхал семизвучный гортанный нектар
В колоннадах царя Алкиноя.

Даже в ставке Аида не знали, чем крыть,
В перископ увидав Одиссееву прыть,
И Олимп с этих пор
Стал не больше, чем хор, -
Рабский хор на правах иноверца.
Одиссей промышлял по законам ветрил -
Он своими руками свой эпос творил
И, ломая покой,
Прометеев огонь
Насаждал глубоко-глубоко
В Навсикаино сердце.

И всё, что было запретным с отсчета веков,
Проливалось в подлунном слияньи
И маячило целью для обиняков
В преднамеренном любодеяньи.

Но судилища лопались, как пузыри,
И на дно уходили по-свойски, -
И тогда посылали земные цари
К Навсикае подземное войско!

Одиссей понимал, что вверху решено
Изрубить золотник в золотое руно,
Но средь лая охот
Каждый выдох и ход
Он выдерживал, будто экзамен;
И опять ускользал, оставаясь с кем был,
Из циклоповых лап одноглазой судьбы,
Потому что решил:
Сколько б не было лжи,
Не садиться по жизни в чужие
Прокрустовы сани...

Но однажды взорвется картонный Парнас,
И уйдут часовые халифы,
И сирены морей будут петь лишь для нас -
Лишь про нас, ибо мифы мы, мифы!

Жаль, счастливая будущность - только оскал
Прошлой дерзости на настоящем.
И погибнет в итоге - кто жадно искал,
Тот, кто выждал - бездарно обрящет.

Эта истина пала, как камень, с небес -
И накрыла обоих. Но мудрый Гермес
Через брод облаков
Их увёл от богов
И от звёзд, разумеется, тоже.
И, присвоив им высший языческий сан,
Он, согласно подземным песочным весам,
Чтобы жар не зачах,
Их семейный очаг
Превращал по начам
В полюбовное ложе.

Так, пока Пенелопа вязала носки,
В аллегории снов не вникая,
На том берегу самой быстрой реки
Одиссей повстречал Навсикаю.
Навсегда.


"Зимовье Зверей"

@темы: стихи не мои

---

вау!

27.07.2011 в 15:19

Пишет  Dead_Angel:

двойной котэ
сори если было

@темы: кошачье

---

ПИРОЖКИ-2

Жанр оказался таким прилипчивым! Вчера, начитавшись чужих пирожков, понаписала кучу своих. Ими вообще можно разговаривать. Кой-чего выложу для смеха

куда ты денешься из танка
уже разденься наконец
и коля очень аккуратно
стал в угол складывать носки


ну ничего и в нашей жизни
еще случится новый год
нальем ситро нарядим кактус
приклеем бороду коту


давайте люди веселиться
любить друг друга миру мир
кричал саттвичный дворник вася
в начале пятого утра




расклад конечно интересный
люблю тебя а ты ее
а вот назло тебе противный
возьму влюблю ее в себя


чего еще вам надо дети
устало с неба раздалось
все были заняты войнушкой
и не слыхали ничего


хочу шампанского к кольяну
и к розам белый шоколад
а ты принес селедку к пиву
и непобритого себя


хочу на шелке алых простынь
сгорать от страсти до утра
а ты принес селедку к пиву
и непобритого себя


нет я не то чтоб феминистка
хотя мужчины слабый пол
я их люблю и даже слишком
поубивала бы к чертям


весна тепла и полноводна
по тротуару не пройти
давай взлетим на крыльях страсти
чтоб на работу побыстрей


господь был выдумщик изрядный
две пары рук две пары ног
голов на складе не хватало
спасибо дали хоть одну


а если б был я двухголовый
то я бы вдвое был умней
на парикмахерскую правда
я больше тратил бы тогда


я отдала тебе невинность
а что ты отдал мне взамен
позавчера носок дырявый
в углу за пуфиком нашла


мне говорили очень часто
у вас красивые глаза
а вот смотрели почему-то
конкретно в область декольте


я с кем попало не знакомлюсь
рекла она горда собой
а после всхлипывала долго
вслед уезжавшей бэ эм вэ


вот хорошо эйнштейну было
он головастый был мужик
я тоже в общем головастый
но попа лучше у меня


вот хорошо эйнштейну было
он головастый был мужик
я тоже в общем головастый
ну хоть фамилию меняй


вот хорошо эйнштейну было
он головастый был мужик
конь вася тоже головастый
но попа больше у него


я под грибами был наверно
когда привел тебя домой
ах под травой не под грибами
ты лучше помнишь молодец


я под грибами был наверно
когда все это сочинял
ах под травой не под грибами
ты лучше помнишь молодец


я боже полный голодранец
ну если сравнивать с тобой
зато над собственным диваном
я полноправный властелин


илья под водку любит канта
а коля ницше под пивко
а дядя гена диогена
им стал цитировать опять

на философской этой почве
они конкретно разошлись
но поножовщиною пьяной
все окрестили в ровд

(это такой двухэтажный пирожок получился )

@темы: смешное, стихи мои

---

ПИРОЖКИ

Оказывается, это называется так! Такой смешной жанр...

без ложной скромности замечу
я гениальный человек
а то что ничего не создал
так я был занят и болел

не сплю шестые сутки кряду
боюсь а вдруг я не проснусь
а перед этим спал шесть суток
боялся больше не уснуть

клопы захарий и макарий
живут в молитвах и трудах
на старом дедушке афоне
вкушая кровь его и плоть

восьмое марта миновало
в квартире нет свободных ваз
напрасно бродит грустный эдик
по закоулкам кошелька

олег остался прошлогодним
и в отрывном календаре
обратно вклеивает числа
и ждет две тысячи седьмой

прощай любила всей душою
еще есть время до такси
давай из справки о банкротстве
тебе цигарок накручу

я ваз любил потом тойоту
затем судзуки и ниссан
но государство приказало
мне вспомнить первую любовь

а вдруг когда я засыпаю
другой какойто я встает
идет на кухню пьет мой кофе
и вещи трогает мои

ты не умрешь не посмотревши
сто раз иронию судьбы
и он пошел купил кассету
включил поставил на рипит

я вас хотел послать на север
сперва потом ещё на юг
но сердце подсказало в жопу
да в жопу проще и быстрей

пацан не с нашего раена
жульету нашу полюбил
он говорит что пахнет розой
она хоть имя не алё

сыр треугольный хлеб квадратный
салями круг стакан цилиндр
без геометрии не выпьешь
и не закусишь в наши дни

она внезапно к вам нагрянет
когда ее совсем не ждешь
и отпадет необходимость
имен так много вспоминать

в гирлянд зелёносинем свете
гроб кажется чуть чуть темней
зато смотри как засияли
у иннокентия глаза

старушка смерть и санта клаус
создали кооператив
олени общие и санки
а остальное как пойдёт

я клоун это мне известно
я грустный клоун но смешной
смешной поскольку очень лысый
и грустный тоже потому

одни хорошие привычки
ведут другие за собой
вчера уволился с работы
сегодня книгу прочитал

геннадий сводит счёты с жизнью
а рядом с ним егор и пётр
кричат давай давай геннадий
за нас за всех ей отомсти


народ уволил президента
сказал что кризис извини
не можем мы платить зарплату
тебе и всем твоим друзьям

геннадий игоря на кухне
рисует пальцем на столе
о где ты мой прекрасный игорь
когда ты водку принесёшь

олег у мамы был четвертым
а у оксаны сто вторым
и лишь от юного хирурга
слова вы первый у меня


кукушка щедро куковала
викентий замер стал считать
она крылом зажала трубку
простите это я не вам

и будет день и будет пища
в столовой надпись на стене
под ней лежат худые трупы
и ночь полярная кругом

снег падал медленно и тихо
белесым пухом землю крыл
как будто гусь гигантский в небе
чихнул и перьями встряхнул

хотел заняться суицидом
на подоконник даже влез
но пожалел старушку маму
к тому же цокольный этаж

зависла в воздухе монетка
в иллюминаторе метель
два космонавта на орбите
кидают жребий кто пойдет

седой пьеро задёрнул шторы
налил коньяк вздохнул достал
из пожелтевшего конверта
курчавый синий волосок

на просьбу долг вернуть василий
стал про ликвидность рассуждать
и словом жопа завершился
его невнятный монолог

я токо што оставил чашку
сократ разгневано кричит
вот тут на этом самом месте
мою цикуту токо што

лежит и думает о боге
семен поскольку тихий час
а если думать об оксане
то очень хочется кричать

есть не у всех большой коллайдер
у большинства он невелик
и мы частенько комплексуем
из за размеров небольших

она казалась слишком юной
но вдруг со вздохом изрекла
а помнишь не было жевачек
и мы жевали пластилин

олег бежыт по серпантину
автобус мчицца перед ним
и смотрит тупо улыбаясь
ребёнок в заднее стекло

соседи наконец признали
что сын петровых игорёк
самостоятельный и можно
с ним пить курить и нюхать клей

затменье солнца у олега
прошло уныло без затей
не то что раньше песни пляски
в астрономическом кружке

я вынужден покинуть сцэну
сказал сгибаясь вальдемар
но театралы не сдавались
метали яйцы и бисквит


хочу нырнуть в тебя как в омут
чтоб захлебнуться от любви
и всплыть спустя неделю страсти
с губами синими от ласк

поди бухали всю рыбалку
чего стоишь а ну дыхни
глядика трезвый и с уловом
где шлялся гад колись убью

по мостовой по теплым лужам
идет прозрачная весна
немного тайны много света
все остальное рокенролл

мы познакомились в маршрутке
я передал тебе билет
ты прошептала он счастливый
а я сказал водитель в загс

и ты не та что накануне
и я не тот кем был вчера
а николай такой же точно
ну может ногти отросли

когда илья захочет славы
то со стола любой листок
где ноты текст или рисунок
возьмет и выбросит в окно

христос воскрес и не въезжает
что делать то ему теперь
народ всё тот же что и прежде
того гляди опять распнут

олег собрал любовь к оксане
из сэкономленных любвей
и даже чуточку хватило
на родину и жигули

поосторожней со словами
в них сила есть и тайный смысл
сказал петру повысь зарплату
и он повысил но себе

оксану сбил товарный поезд
все кости ей переломал
вот это бабы ощущенья
а героин и секс ничто

зеленым маленьким пришельцам
немного стыдно за землян
за экологию за войны
культуру господи прости

геннадий так и не решился
вчера к марине подойти
и познакомиться а жалко
их правнук сжёг бы дом сто два

исус прервал меня и грубо
сказал что плавает говно
а моряки по морю ходят
и в доказательство пошёл

ты мастер спорта по вязанью
и чемпион по макраме
но если весь уйдёшь в искусство
кто будет грабить убивать

я робот и не понимаю
твоих аналоговых фраз
отрежь мне рыбки это сколько
давай поженимся зачем

не плач любимая так надо
твою я жабью шкуру сжег
ещё я шкуру крокодила
и шкуру норки бросил в печь

стыд и позор тебе оксана
в таком глубоком декольте
постой не уходи еще раз
хочу тебя я обличить

вороне раз кусок лисицы
послал какой то добрый бог
и басня стала и короче
и справедливее в разы

олег лежал в гробу и думал
какой великолепный марш
его бы унести с собою
как жаль что я не знаю нот


не всю людмилу любит игорь
а лишь один её фрагмент
однако взял женился сдуру
на всей людмиле целиком

олег купил головку лука
и дома слёзы лил над ней
а влад нашол бутылку водки
а плакал просто для души

я не исус сказал геннадий
но тоже кое что могу
простёр по воздуху десницу
и у петра разбился нос

меня рассерженный директор
внезапно вызвал на ковёр
стою и недоумеваю
ковёр постелен на диван

вокруг себя окружность мелом
илья немедля очертил
когда любовь ему сказала
давай знакомиться илья

селёдки кушают олега
потом всплывают подышать
как он накушавшись селёдок
ходил на кухню за водой

давайте все играть в оленей
коллегам предложил антон
нет делать ничего не надо
сидеть работать как всегда

всю жизь была невыносимой
невыносима и теперь
наташкин труп в мешках в прихожей
лежит всё руки не дойдут

у нас с тобой случились дети
олег оксана николай
а секса так и не случилось
по крайней мере у меня

похожи мы на половины
одной свихнувшейся души
поэтому любые чувства
для нас с тобой уже инцест

зачем крутится ветр в овраге
и носит всякое вокруг
младой к примеру дездемоне
ребенка ветром занесло

вовсю нахваливает федор
утяжелитель для души
с ним просто так по дому ходишь
и тренируется душа

когда я в гневе и буяню
не говорите про кошмар
вы в состоянии покоя
ещё не видели меня

когда нибудь ты мне расскажешь
как ты заметила меня
и что сначала рассмотрела
что отложила на потом

колян фамилию бубындя
сменил на гауфзильберштольц
и вдруг стал какать шоколадом
все рады в шоке лишь отец

ты мне приснилась и спросила
как смог прожить я без тебя
да как ногами на гитаре
играют если нету рук

андрей на днях сказал оксане
ану вали ко всем чертям
оксана так и не уходит
готовит моет шьёт поёт

его милиция искала
на стендах вешала портрет
а он в концерте слушал брамса
с неузнаваемым лицом

я для кого тут распинаюсь
спросил апостолов исус
иуда выключи мобильный
матфей записывай б л а ж е н

рыдай кровавыми слезами
я вышла замуж за петра
приходит ночью эсэмэска
но от кого и што за петр

в метро час пик и я в вагоне
со всех сторон зажат людьми
стою без пояса шахида
и жизнь бессмысленно идет

нас вместе свёл несчастный случай
случились слишком хорошо
с тех пор не можем разлучиться
а общих интересов нет

мне очень жаль что так случилось
ну то есть нет еще не всё
но лучше было бы как раньше
ах черт не знаю как сказать

остолбенев евгений смотрит
как входит в дверь усопший дед
и понимает на работу
не нужно больше никогда

осталось написать три строчки
теперь зато осталось две
а вот уже одна осталась
а вот уже и ни одной

аркадий взял гитару в руки
и тронул первую струну
потом вторую нежно тронул
упал и умер тишина

квадраты солнечного света
лежат лениво на полу
вот блюдце с молоком в квадрате
а рядом с ним квадрат кота

фигня воскликнул иннокентий
я молод весел и карсив
я все могу начать сначала
упал и умер не судьба

акакий размазня и мямля
но если дать ему бразды
то всё поймёт нахмурит брови
и мир от гибели спасет

у глеба выпадают зубы
сперва мы думали цинга
а оказалось иннокентий
и временами никанор

подозреваю что девчонки
мечтают так же как и я
чтоб у меня был мотоцикал
и кубики на животе

лежит серёжка на асфальте
наверно кто то потерял
а может просто потому что
не нужен больше никому

@темы: стихи не мои

---

Семь ангелов

Семь ангелов было над нашим домом,
Они охраняли его от невзгод…
Но вот направили к дому другому
Они острокрылый свой полет.
Первый бросил мне, улетая:
«Ты слишком дерзкой и строгой была!»,
Второй напомнил мне: «Ты не святая,
И ноша твоя не столь тяжела.
Но ты отчего-то все роптала,
Все ожидала судьбы иной…
Так и не стала ему, не стала
Доброй, покорной и верной женой».
Третий крикнул: «Ему другая
Теперь без остатка себя отдаст!»,
Четвертый шепнул: «Крепись, дорогая!
Не в первый тебе, не в последний раз…».
Пятый ангел — мрачнее тучи —
Все за гордыню меня браня,
Звездой несчастливой, звездой падучей
Перед Отцом называл меня.
Ангел шестой говорил устало:
«Мира не было в этих стенах…».
Скрылся ангел, – и мира не стало,
Рухнул мой мир, обратясь во прах.
И лишь седьмой, утирая слезы
С пухлых и розовых детских щек,
Ни строчки той окаянной прозы
Пред расставанием не изрек.
Он все пел мне о прежнем покое…
И как на привязи, как чумной,
Метался в постылых моих покоях –
Никак проститься не смел со мной.
Он руки простер и просил, стеная:
«Останься с любимым, пока жива!».
Но я молчала, была, как стена я,
И как горох – об меня слова.
Он улетел. И стало так тихо,
Сделалась так пуста душа,
Что не боюсь никакого лиха,
Только б не думать и не дышать.

@темы: стихи мои

---

Лето-2011: Жизниград, Град Мира, Радуга

Мое лето... Не все сбылось, о чем мечтала в холода. Крыма вот, например, по объективным финансовым причинам уже, видимо не будет... Зато Радуга сбылась )))

Сначала, правда, были Жизниград-Град Мира-2011 — это те же два феста, где мне было так хорошо в прошлом году. Подмосковье, река Нара... Тепло, русалочьи места (и вовремя, аккурат на Купалу...). Йога, руны, таро, ци-гун, холодинамика, астрология, танцы всеобщего мира, купание-загорание голышом, шаманское файр-шоу по ночам... А главное... Мне очень повезло в этот раз встретить там людей, которых я еще в прошлом году заприметила и зацепила краешком крыла... А теперь они мои. Надеюсь. Ну кто-то уже точно Мои милые, красивые, родные... Спасибо вам за эти летние дни! Я рассчитывала рвануть на Радугу числа 7-ого, но по нескольким причинам задержалась. Решила время в городе не терять и остаться на Жизниграде. Сначала едва не заскучала... Потом все сложилось здорово. Здорово!!!

Было одно горе. Горе. Маленький шоколадный кролик, брошенный хозяевами, пасся на поляне у палаток. Но никто точно не знал, что он тут один. Его все подкармливали понемногу, но были уверены, что он с кем-то... Бедный мой... Когда стало ясно, что он ничей, выяснилось, что он болен. Мы повезли его в город, в ветеринарку. Сутки бились над малышом. Но он умер. Как он мучился... Я первые два дня с корвалола не слазила, не спала... Если б раньше узнать!

Сначала я даже думала, что никуда не поеду вообще больше. Мне было так хреново. Но билеты на поезд лежали. Да и развеяться как-то надо было.

Поехали... В ночь из Москвы, утром в Вологде, оттуда стопом до Онеги... Тяжелая трасса. Жара, машин мало, люди смотрят на стопщиков, как будто мы у них чего украли... Потом 15 км по жесткой пересеченке пешком... С рюкзаками, по жаре... И к вечеру мы в раю. Правда!

Такой красоты и чистоты место выбрали для Радуги в этом году, что только ради него я бы 1,5 суток согласилась пройти-проехать. Сосны, песчаный пляж, чистое озеро с прекрасным песчаным дном, черника горстями, закаты, совсем как на море, отголоски белых ночей, тишина... Безумно похоже на Байкал!

Ну и народ, конечно Веселый народ, ненапряжный, пестрый. Свой.

Барабаны по ночам спать совершенно не мешают Это я еще на Жизниграде обнаружила. Кормили на общей кухне чудесно! Мы и сами там денек карма-йогой позанимались, сдружились с народом...

А йогой, котораяя хатха, мы здорово по утрам занимались на пляже... С зеленым чаем вприкуску Был один чудный товарищ, который все это организовывал. А еще я там была на семинаре по таро и по изготовлению ловцов сновидений.

А еще я загорела ровно-ровно... Я вообще там почти не носила одежду... Зря тащила...

Обратно стопом до Москвы. С симпатичными ребятами из экопоселения. Нас кормили мороженым и шутками А еще я много узнала о советском автопроме. Отрицательного Машина глохла напрочь три раза. Благо мужики были головастые, все время что-то придумывали...

Я вернулась... Едва отмылась от дорожной пыли... Уже хочу в Карелию... Хм, зовут

Я сейччас, наверное, счастлива.

@темы: кошачье, королевское

---

23.07.2011 в 20:08

Пишет  yalan:

Острый психоз - Вы говорите с котом.
Острый галлюцинаторный психоз - Вы говорите с несуществующим котом.
Паранойя - Вы боитесь сболтнуть лишнего при коте.
Шизофрения - кот говорит внутри Вас.
Неврастения - Вы жалуетесь коту, кот молчит, Вас игнорирует и Вам это кажется совершенно невыносимым.
Маниакально-депрессивный психоз - кот Вас не ценит и пропагандирует ценности соседской квартиры!

@темы: кошачье

---

Олень

КЕЛЬТСКИЙ ГОРОСКОП via Queen de la reanimaR for

@темы: тесты

---

...кошки

29.06.2011 в 06:39

Пишет  Чудофреник:

33 коровы кота

@темы: кошачье

---

Поднимаю себе настроение во время сессии )))

Смешная подборка коротких стихов. Не знаю, чьи, но смешно. А еще автор, почему-то, все имена писал с маленькой буквы и не использовал знаки препинания... Я исправлять не буду. Считаем это потоком сознания...)))))))


***
олег за всё берётся смело
всё превращается в говно
а если за говно берётся
то просто тратит меньше сил

***
илья старается скорее
уравновесить зло добром
увидел парни бьют мальчишку
красиво рядом станцевал

***
висит на сцене в первом акте
бензопила ведро и ёж
заинтригован станиславский
боится выйти в туалет

***
вы так мне отказали в сексе
как будто он у вас один
как будто он у вас последний
и просто кончится на мне

***
я никогда не спал с мужчиной
ну то есть нет конечно спал
но просто спал вобще без секса
ну то есть что считать за секс

***
семен задумался о жызни
грустит и пъёт десятый день
а николай веселый ходит
все время думает про смерть

***
зарой меня под абрикосом
я буду плакать и просить
не зарывай меня не надо
и ты тогда не зарывай

***
включаю плёнку задним ходом
и всё стараюсь рассмотреть
момент где мерзкая скотина
опять становится тобой

***
искусствоведов группа тихо
восторженно глядит на холст
и вдруг один седой и строгий
отчетливо сказал говно

***
купил айфон а чо с ним делать
где кнопки чтобы нажимать
и как мне позвонить сереге
а вот и он звонит и чо

***
не так уж много мне и надо
готовь еду стирай бельё
не отвлекай когда я занят
и никогда не умирай

***
когда я стал половозрелый
то женщин сразу поделил
на тех которых недостоин
и тех которых не хочу

***
олегу голос из розетки
позволил убивать людей
олег включает телевизор
запоминает имена

***
исус спросил у николая
чего ты хочешь человек
проходит день неделя месяц
а николай всё говорит

***
я разругался сам с собою
уже три дня не говорим
я просто молча ставлю ужин
и молча ем и порознь сплю

***
тут данко сердце вырывает
кричит во тьму ха ха ха ха
затем хо хо хо хо но тише
и падает в сугроб лицом

***
однажды зло восторжествует
наверно лучше бы добро
но зло подходит по размеру
поэтому пусть будет зло

***
убив жену егор не знает
куда теперь себя девать
покурит включит телевизор
кота погладит посвистит

***
она спросила хочешь хлеба
я тут же понял это шифр
но что же должен я ответить
хочу я хлеба или нет

***
бывает думаешь что знаешь
ты человека двадцать лет
но вот приходишь к нему в гости
и видишь ложечки свои

***
любимый взял меня за локоть
подвёл к окну и показал
всё то чего я не увижу
вовеки если не заткнусь

***
из дома ольги и антона
слышны все время смех и вальс
и люди вены перерезать
приходят часто к их окну

***
я открываю вентиль крана
и тряпкой затыкаю слив
и вот на поиски соседей
бежит бежит моя вода

***
а если ночью хочешь водки
беги по полю босиком
потом по рельсам до поселка
потом в сельпо грызи замок

***
олег проснулся среди ночи
и понял смысла жизни нет
и сразу стало вдруг спокойно
и даже как то хорошо

***
две рыбы встретятся случайно
неловко мнутся и молчат
но это мелочь по сравненью
с молчаньем встречных косяков

***
я сам себе совсем не нравлюсь
нет для общенья общих тем
но секс конечно офигенный
а так давно бы разошлись

@темы: смешное, стихи не мои

---

... красиво и... мурлычно

Пишет  Rayka:

24.06.2011 в 14:25

Это точно акварель? о_О

URL комментария

@темы: кошачье

---

...красиво

23.06.2011 в 04:08

Пишет  Омела.:

МОДНОЕ
Странное и старое. Модельная съемка Версаче зимы 98-99
Абсолютно колдунская, ага.

Versace Fall/Winter 98-99
Models: Audrey Marnay, Carolyn Murphy, Jade Parfitt, Guinevere van Seenus,
Maggie Rizer & Sunniva Stordahl
Photographer: Steven Meisel

@темы: королевское

---

...интересно

17.06.2011 в 00:39

Пишет  MirrinMinttu:

"Куда кресло, туда и тело"

Еще один взгляд на формирование эталонов красоты - интересный

"Говоря о моде и вообще о костюме, о быте, чаще всего сталкиваешься с понятием «эталон красоты», потому что мода любого конкретного момента «обслуживает», в первую очередь, тех мужчин и женщин, которые вписываются или хотя бы близко стоят к существующему идеалу. Более того, эталон красоты - это человек, наилучшим образом вписывающийся в эстетику пространства, то есть в эстетику господствующей архитектуры, мебели, декоративно-прикладного искусства и вообще - дизайна. Попробуйте мысленно вписать рубенсовскую женщину в модернистскую квартирку шестидесятника - рядом с тонконогими столиками, пластиковыми стульчиками и абажуром в виде усечённого конуса роскошные телеса будут выглядеть комично.

На фото справа - советская мода, кстати.

Она «раздавит» все эти чудеса бедняцкого шика. Она не сможет существовать на фоне обоев с кругами и линиями. Ей будет неуютно возлежать на узком ложе без перин, валиков и прочих балдахинов. Идеальными обитательницами квартир с острыми углами можгут быть Твигги или Пегги Моффит - они сами похожи на те столики и полочки. Об их острые колени точно так же можно уколоться и удариться. Всё это не исключает факта, что рубенсовская красотка будет популярна в качестве «красивой женщины». Любить её может хоть легион - просто она не будет эталоном. Её фигуру не будут рекламировать журналы - модно-тонконогие столики требуют такой же тонконогой девочки. Более того, человек, являющийся эталоном, может не считаться «секс-символом». Ага. Это вообще разные ипостаси - могут совпадать, а могут - нет. Как говорится, хотят одних, любуются другими.(Да-да, а женятся вообще на третьих).

Заметим, что в 1960-е красавицами считались сочная Лоллобриджида и такая я же Лорен. Но вписать их тяжёлые дамские стати в эстетику 1960-х не представляется возможным. Платьица Куррежа и Куант сшиты, явно, не на них. То же можно сказать о Быстрицкой, Хитяевой, Дружининой, да и вообще - о многих советских красавицах-актрисах, снимавшихся в 1960-е. Да и сейчас, когда везде - вариации на тему хай-тека, сложно ждать триумфального возвращения «форм» (регулярно по ЖЖ проносится ураган радости на тему «...в таком-то номере такого-то журнала были полные манекенщицы! Ура-ура!») Не вернутся. Точно говорю. Хай-тек ибо. А в периоды обострения хай-тека (например, в 1990-е, когда журналы по интерьеру рекламировали пустые комнаты с красными стенами и единственной мебелюшкой в виде белого дивана-пуфика), так вот, в периоды особого обострения хай-тека, в моду вообще входит невыносимая худоба. Уже не 80-50-80 (как примерно у Твигги), а 60-60-60 (наверное). Но совершенно иная худоба была в моде в эпоху готики, например.



Это была эстетика длинных и тонких линий, как будто женщина уподоблялась готическому зданию. Ей в том помогал головной убор-эннен, который в советских книжках часто пририсовывали феечкам почему-то. Худоба Средневековья - это линии островерхих зданий и таких же кресел, это острые и колючие формы оконных проёмов. Худоба 1960-х - это продолжение футуристических линий дизайна. Каждый эталон подчиняется своему пространству. Попробуйте вписать худую Твигги в мир стройной готики. Девочка-Веточка слишком суетлива для Ноттр-Дам. Готика - это эстетика покоя, эстетика Вечности. Футуризм-пуризм 1960-х - эстетика прорыва, движения и непостоянства... В николаевскую эпоху тоже в моде была тонкость и, я б сказала, романтическое недоедание. Считалось, что если девушка мало ест, бледно выглядит и большую часть времени проводит в обмороке, стало быть она - романтическая красавица, тонкая душа и в состоянии понять Поэзию.

И в этой худобе 1820-1840-х годов нет ничего общего с худобой готики и 1960-х! Сразу вспоминаются описания Гоголя: «Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие талии, никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми, вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как-нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как-нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства» Или вот из Булгарина: «В самом деле, здесь девицы все такие бледные и такие тоненькие, что им бы нельзя было прогуливаться в чистом поле от страху, чтоб ветер не унёс их под облака»». В дизайне описываемой эпохи часто встречались цветочки и - бабочки. А тяжёлые, восточные духи надолго вышли из моды, уступив цветочным, лёгким ароматам...



В такую «цветочно-бабочковую» эпоху и женщина должна быть чем-то средним между цветочком и бабочкой. Вот вам из Бестужева-Марлинского: «Дамы, выпархивали из карет и, сбросив перед зеркалом аванзалы чёрные обертки свои, являлись подобны майским бабочкам, блистаючи цветами радуги и блёстками злата». Бабочки, понимаете? Недолговечные, прелестные, слабые, тонкие... Захотел - полюбовался, захотел - раздавил. ...А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк. (Ужасно то, что громадный Николашко Палкин питал слабость именно к хрупким, нежным созданиям. В общем, давил нещадно, как бабочек. Про остальные сложности я тактично умолчу, ибо...). Попробуйте теперь раздавить такую же тощую Твигги! Не получился, потому что Твигги - не бабочка. Она ногой - в глаз и поминай, как звали. Ибо разная эстетика пространства диктует моду на разную худобу. Но чисто внешне, телесно худышка 1960-х может быть того же размера, что дева готики или раздавленная Николашкой чудо-бабочка из Смольного ВУЗика.

Или вот фигуристость красоток Art Nouveau не идёт ни в какое сравнение с фигуристостью иных эпох. Женщина Art Nouveau следовала своими формами за виньетками эпохи - посмотрите на мебель и архитектуру Модерна: ни одной прямой и чёткой линии. Всё течёт, всё извивается, всё обтекает и обвивает. Худышка рядом с такими красотами потеряется и будет выглядеть унылой нищенкой. Только высокий пышный бюст, стянутая талия и аппетитные бёдра! Ни одного угла, только овалы и причуды. Когда виньетки с лианами и сплетающимися травами вышли из моды, а функционализм стал теснить всё и вся, фигура с изгибами стала казаться пошлой и - чрезмерной. Эстетика гедонизма и красивой бесполезности порождает формы. Эстетика рацио убирает бёдра с обложек модной прессы.



Главное - господствующая эстетика линий. Каков жбан или стул, таков и торс. Рядом с маленькими, неуютными, но милыми, интерьерчиками рококо хорошо смотрится маленькая, пухлая, но тонкокостная девочка с розово-бисквитным личиком. Всех женщин Галантного Века рисовали полновато-нежными, с карамельным выражением лица. Потому что линии были такие - причудливые, мелко-бисерные, невнятные, но выпуклые. Выпуклый, нежный бочок креслица требовал такого же зада (пардон - задика). Грудки - маленькие, но круглые; ножка - мизерная, но толстенькая, а шейка, шейка-то какая - тонкая, но сплошная мякоть. Поэтому так странно смотрятся персонажи фильма «Опасные связи» С.Фрирза - худая, большеногая Турман или Глен Клоуз с лицом бизнес-леди не вписываются в эстетику рококо, они выпадают из неё, как чужие, странные и ненужные персонажи.

Разумеется, есть куча иных теорий. Например, некий автор написал, что в обществах, где царит мужчина, а женщина - рожает и кормит, в моде фигуристые формы и осиные талии (так называемый плодородный тип), ибо это оптимально для постельных игрищ и бесконечных родов. Опа. В эпоху Модерн, указанную выше, модное поведение было далеко от патриархальной благости и женщины, как раз, вырвались на свободу. Или вот - шикарная Критская (Минойская) культура. О ней почти ничего не известно, но большинство учёных утверждают, что в этом обществе бытовал если не прямой матриархат, то, во всяком случае, женщина занимала равное положение с мужчиной. Но именно в минойском искусстве царят такие формы, что никакому Модерну не снилось в страшном иррациональном сне... Опять же предлагаю вспомнить их дизайн - растительные формы, отсутствие рацио, сплошные изгибы и глупости. А вот в античных обществах, где был полнейший патриархат, как раз, эталоном была плосковатая, практически лишённая талии, Афродита.

...Примерно как-то так. Изменяется Жизнь => изменяется дизайн => изменяется эталон красоты. Куда кресло, туда и тело. Куда орнамент обоев, туда и форма бюста... А хайтек-то и не думает никуда уходить"

Утащено из блога http://zina-korzina.livejournal.com

@темы: мысли

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра