Вчера перед сном мне пришла идея рассказика. Или даже стихотворения в прозе, или эссе. Я не могу это как-то конкретно обозвать. И не знаю, стоит ли это общего внимания. Потому, что это совершенно атмосферная вещь... Полная звуков, света, запахов и температур. А мои жалкие писательские потуги просто не способны, наверное, передать всего этого. Но захватившее меня видение, было таким живым... Просто не могла не попробовать этого сделать. Боюсь, правда, что получилась сентиментальная чушь, не идущая в сравнение с картиной-полусном... Короче, не судите, господа, строго.
читать дальше* * *
…Воздуху было тесно в маленькой зале. Сумбур парфюмерных ароматов, дыхание умирающих цветов и тепло трех десятков свечей, расставленных тут и там, теснили остатки вечерней свежести все увереннее, и казалось, что она улетает в приоткрытое окно, спеша вырваться из этого душного дома.
«Тридцатилетняя балерина, прежде-прима… Как пошло!» — усмехнулась она, доливая в свой бокал теплого вина.
Снова позвонили. Она, быстро отхлебнув из бокала, оставила его на столе и легким шагом направилась в прихожую. По пути улыбаясь гостям, поправляя прическу полными профессионального изящества жестами, она пересекла комнату и скрылась за дверью.
Жужжание ни к чему не обязывающей болтовни, смех, негромкая музыка, неспособная надоесть и за целый вечер в силу своей бесцветности и отсутствия выраженной мелодии, тонкий звон стекла… Все смешалось. Все шло своим чередом… Уже никто не обращал внимания на хозяйку. Никто не видел, как она под розовым бархатным гримом бледнела при всяком таком звонке, словно пугаясь чего-то. Пожалуй, уже никто не заметил бы, если б она и вовсе ушла.
Через минуту она появилась в комнате с букетом в руках. Чуть растерянно и неловко держала она завернутые в дорогую бумагу белые хризантемы, словно не зная, что теперь с ними делать. Как серебряная вода в мутном стакане билось в ее глазах отчаянное желание закричать то ли от боли, то ли от счастья. Но ни боли не счастья не было.
Она отдала цветы горничной, и та поставила их в последнюю свободную вазу, предварительно разрезав шелковую ленточку и сняв бумагу. И когда еще один горько-сладкий аромат вплелся в общую атмосферу, показалось, что в комнате стало чуть темнее. Или это просто погасла одна из догоревших свечей…
Еще звонок. Еще букет. Потом еще…
Потом был торт.
А она все меньше улыбалась. Все больше сжималась в своем маленьком теле, сгибалась под весом массивных украшений и тяжелых шелков. У нее все меньше места оставалось для разбега. Чтобы прыгнуть… Все меньше воздуха, чтобы засмеяться или заплакать во весь голос. Все меньше жизни, чтобы безрассудно бросить ее в футляр уличного музыканта.
«Если вас будут душить, господа, просите… Нет..! Умоляйте на коленях, чтобы вас непременно душили жемчужной нитью!» — она подняла бокал и выпила под общие аплодисменты и смех. «Пейте, господа, пейте!»...
...Вечерняя свежесть. Октябрь уже собирает сердца. Пальцы немеют и перестают чувствовать струны. Струны лгут. Лгут нахально и не виноваты в этом. Устали, с ума сошли от глупых пустых мелодий популярных песенок. Смычок, кажется, вот-вот переломится пополам от стыда…
Огни отражаются в воде. Камень набережной отдает последнее тепло, и уже скоро станет так по-осеннему холодно, что скрипка не выдержит и замолчит. Ветер прибывает. Уже порой пронимает по-настоящему, издевается, бьет мокрой лапой по лицу.
Запах осеннего моря – самое печальное, что придумал Бог. Он, старик, знал чем наказать человеков за кражу…
И люди. Мимо, мимо, мимо…
По домам. К теплу, к столу. Что им до твоей первой седины, честное слово?
Устало повисли руки. Скрипка уже просила отдыха. Но скрипач внезапно вскинул лицо в небо в каком-то непозволительном порыве и улыбнулся синей-синей тьме. Какими теплыми стали тени, когда он снова поднял скрипку. Он прижался к ней щекой, словно упрашивая: «Ну, последнюю, милая моя, хорошая!»…
И скрипка ожила. Бах, старый как мир, полетел над вечерней водой. Над камнями и мрамором, над мокрыми палатками и скамейками, над людьми, над людьми…
Чистый-чистый звук, ни единой фальшивой ноты, точно не было ни усталости пальцев, ни холодного ветра.
И было это любовью. И было это Августом. И было так темно и тепло.
Полный мужчина с красноватым лицом, по которому ничего нельзя было прочесть, остановился возле музыканта. Посмотрел на него, посмотрел на морскую рябь, посмотрел на пустой футляр от скрипки, что лежал у ног скрипача… С полминуты он слушал. Потом, тяжело дыша, пошарил в кармане и вынул крупную помятую купюру. Бросив ее в футляр, мужчина отвернулся и пошел прочь. Довольно быстро. Словно убегал он от этой музыки, от этого моря, полного невыносимой тоски.
Последний звук. И мгновение тишины. И порыв сырого осеннего ветра, ударивший в лицо. Красная бумажка, как помятый лист, полетела и упала на брусчатку в нескольких шагах от музыканта. Он только успел бросить смычок в футляр и одной свободной рукой ухватить воздух. Но ветер подхватил купюру снова, и понес ее дальше к гранитному парапету… А потом купюра упала на воду и вскоре стала вовсе не видна, отнесенная нервными волнами туда, куда уже не дотягивался сквозь осеннюю мглу жиденький свет фонарей набережной.
…А музыкант сел на сырую брусчатку у парапета, сразу как-то осунувшись и постарев в эту минуту. По лицу его, смешиваясь с первыми каплями ночного дождя, потекли слезы. Никого не было уже на набережной, и ему было некого стыдится.
«Да не на пиво ж я себе… Я просто хотел цветов ей прислать в день рождения… Слышишь там..? » — он бросил эти слова то ли небу, то ли ветру и, как больного, котенка, спрятал мокрую скрипку за полой пальто.
-
-
31.03.2010 в 21:05Хорошее и вполне законченное произведение получилось))
-
-
31.03.2010 в 21:12-
-
08.04.2010 в 11:25Вот этот образ очень красивый, запоминающийся: И когда еще один горько-сладкий аромат вплелся в общую атмосферу, показалось, что в комнате стало чуть темнее. Или это просто погасла одна из догоревших свечей…
И это: Все меньше воздуха, чтобы засмеяться или заплакать во весь голос. Все меньше жизни, чтобы безрассудно бросить ее в футляр уличного музыканта.
Но в зарисовке много недосказанности, боюсь, я чего-то не поняла. Например, почему "про чайные розы"? Героине подарили белые хризантемы, а другие цветы фигурируют только как "цветы". И, пожалуй, еще кое-что не совсем понятно, а потому у меня остается ощущение некоторой незавершенности, нечеткости.
-
-
08.04.2010 в 12:35-
-
08.04.2010 в 12:50И в тот вечер ждала, что ей принесут те самые чайные розы. От него. Потому что только он их ей дарил, только он ее знал и понимал.
Так понятно! Именно этот момент вслух совершенно не прозвучал, один читатель его сам домыслит, другой нет. Может быть, пусть бы герой в конце что-то об этом подумал? Я просто хотел цветов ей прислать в день рождения… Слышишь там..? Не просто цветов, а именно чайных роз, и чуть более развернуто?
-
-
08.04.2010 в 12:53-
-
10.04.2010 в 11:04