С кошачьей грацией по розовым шипам...
21.10.2012 в 17:43
Пишет Tradis:Зимние ночи. Осенние Деды.
О кельтском Самайне сказано более чем достаточно, а вот северные Зимние Ночи и наши Осенние Деды известны значительно меньше. О них и пойдёт речь.
Зимние Ночи (в этом году -25-26 октября)
читать дальшеКак известно, согласно древнеисландскому календарю, зима начиналась в субботу после 26-й недели лета, т.е. между 21 и 27 октября (11–17 октября до 1700 года). Так как лето начинается в четверг, и, соответственно, заканчивается в среду, то до официального начала зимы остаётся два дня. Они известны как Зимние Ночи (Vetrarnætur). Также выражение «Зимние Ночи» нередко использовалось менее конкретно — для обозначения периода в начале зимы.
Именно в это время на зиму забивался скот и было в изобилии свежей пищи и напитков. Празднования, пиршества и игры, проводимые во время Зимних Ночей, упоминаются во многих исландских сагах. Позднее пиры начала зимы вылились в День Овечьих Голов (Sviðamessa), упоминаемый с конца XIX века. Этот праздник проводился в конце времени забоя скота, в зависимости от региона он приходился на первый день зимы или позже, на День Всех Святых (в последнем случае предполагается влияние церкви на время проведения изначально языческого праздника). Мясо вместе с потрохами, кровяной колбасой и т. д., готовили первым, а овечьи головы оставляли напоследок, потому что они хранились лучше. Когда всё остальное было уже готово, часть овечьих голов обжигали, затем варили и подавали на стол в праздник Овечьих Голов. Головы же, которые не съедали сразу, мариновали или коптили, чтобы съесть позже, зимой, в частности именно это кушанье упоминается среди принятых на Торраблот блюд.
Нередко на это время назначали и свадьбы, удачно совмещая праздники и ездили друг к другу в гости на пир. Типичным примером может быть фраза «Саги о людях из Лососьей Долины»: «Долго ли коротко ли шла речь об этом деле, но в конце концов все договорились, и состоялась помолвка, а свадьба была назначена на первые зимние ночи» (перевод В. Г. Адмони и Т. И. Сильман). Любили исландцы и, собравшись, затевать состязания, саги рассказывают, например, об играх с мячом на замёрзших озёрах в это время.
Изначальный языческий северный праздник был, без сомнения, теснейшим образом связан с радостью и плодородием. Как пишет Снорри в «Саге об Инглингах»: «В начале зимы надо было приносить жертвы богам за урожайный год» (перевод М. И. Стеблин-Каменского). Именно в это время, закончив основные работы вне дома, люди обретали плоды своих трудов во всей полноте. Неудивительно, что Зимние Ночи также именовались Фрейсблотом (Freysblót) — жертвоприношением Фрейру, покровителю урожая и свадеб, брату Фрейи: так «Сага о Гисли» упоминает, что «Торгрим задумал дать в предзимние дни осенний пир, встретить зиму и принести жертвы Фрейру» (перевод О.А.Смирницкой). Называлось это время и Дисаблотом (dísablót), т.е. жертвоприношением в честь матерей-прародительниц и хранительниц рода. В «Саге об Эгиле Скаллагрмссоне» о Дисаблоте сказано: «Там должно было быть жертвоприношение дисам и шел пир горой […] Все много раз пили, поминая умерших, и каждый раз нужно было осушать рог до дна» (перевод С. С. Масловой-Лашанской). Это скупое упоминание стоит отметить особо, сравнив его со славянскими Осенними Дедами и их основным смыслом — приветить умерших родичей на повороте Годового Колеса. Неудивительно, что праздник был также и временем благодарности альвам, равно тесно связанным и c Фрейром, владыкой Альвхейма, и с миром предков и родовыми курганами, и с урожаем — временем Альваблота (álfablót).
Упоминается, правда, название Альваблота лишь единожды, в «Висах о поездке на Восток» (Аustrfararvísur, стихи написаны между 1017 и 1020гг.) скальда Сигвата Тордарсона (ок. 995 или 997г. — ок.1045г.), спутника конунга Олава Харальдссона Толстого. Это позволило, например, Р. Зимеку сомневаться, что жертвы альвам приносили вообще. Аргументирует это он тем, что скальд-последователь христианства в своих стихах стремился подчеркнуть «дремучесть» шведских язычников, и заодно заведомо преувеличивал свои мытарства на осеннем пути из Норвегии в Ёталанд к ярлу Рёгнвальду, рассчитывая на вознаграждение от конунга, по чьему поручению ездил. Однако стоит учесть, что при дворе норвежского конунга хватало людей, бывавших в Швеции и её прекрасно знавших. Попытка рассказать о нелюбимых соседях нечто невероятное привела бы к осмеянию вместо награды. Другой аргумент Р.Зимека, что язычники никогда бы не назвали себя язычниками (исл. heiðingi, от heiðr — пустошь, степь), был бы весомее, не происходи дело после 1000г., когда даже в консервативной Швеции сосуществовали две веры, и появилась нужда в названии для сторонников старого обычая. Так презрительная кличка биркербенеров (Birkibeinar, березовоногие или берестянники, т.е.лапотники), сторонников конунга Сверрира, стала самоназванием движения, и в передаче автора саги конунг не гнушается говорить «мы, берестянники». А ведь и слова хозяйки дома мы узнаем в передаче христианского поэта. Рассказывают же эту историю так:
«...В начале зимы Сигват скальд с двумя провожатыми выехал из Борга на восток через леса Маркир в Гаутланд, и в этой поездке его часто плохо принимали.. Тогда-то Сигват и сочинил Висы о Поездке на Восток.
<...>Потом они ехали по Гаутланду и к вечеру добрались до места под названием Капище. Ворота были заперты, и они не смогли туда попасть. Им крикнули, что это священное место, и они поехали дальше. Сигват сказал:
А в Капище пуще
Мне досталось, долго
- На запоре двери -
Хозяев мы звали.
Язычники - нечем
Их пронять - прогнали
Нас: «священно место».
Пусть тролли с ними спорят!
Затем Сигват подъехал к другому двору. В дверях стояла хозяйка и не велела им входить, сказав, что они сейчас приносят жертвы альвам. Сигват сказал:
Мне в дверях старуха
«Прочь, — рекла, — треклятый.
Одинова гнева
Здесь у нас страшатся».
Меня выгоняла,
Будто волка, мол, «мы,
Язычники, ночью
Правим жертвы альвам».
(Из «Саги об Олаве Святом», перевод прозы Ю. К. Кузьменко, перевод вис О.А.Смирницкой)
На основании этого эпизода высказывалось в наше время предположение о нежелательности присутствия посторонних во время праздника, который в таком случае рассматривается как сугубо семейный или проводимый лишь в присутствии близких друзей. Это было бы сходно со славянским восприятием Осенних Дедов, справляемых дома всей семьёй, о чем подробнее далее.
Осеннее время жертвоприношений богам, альвам и дисам было и временем особой близости к Иному Миру, когда те, кто был способен, имели возможность получать знания необычными путями. Тюра, дочь ярла Харальда, в ответ на сватовство конунга Дании Горма, сказала так:
«Я не буду принимать решение сразу. Сначала ты должен вернуться домой с дорогими и почетными дарами. И если ты действительно хочешь на мне жениться, то, когда вернешься домой, ты должен построить дом, такой, в котором тебе подобает спать, там, где раньше не стояло никаких построек. В этом доме ты должен спать первые три ночи зимы. Если тебе что-нибудь приснится, запомни точно, что, и дай мне знать об этом. Тогда я отвечу твоим послам, приезжать ли тебе за мной как невестой, или же нет. И ты можешь не приезжать, если тебе ничего не приснится»
(перевод Алексея Северянина и Алексея Щавелева)
Так рассказывает «Сага о йомсвикингах», и если мотив вещего сна на новом месте общераспространён в фольклоре, то упоминание именно первых зимних ночей — деталь типично северная. Ведь время это, несмотря на всю его радость, было и одновременно временем грозным и опасным, что сближает его с Самайном, да и Осенними Дедами. Именно в Зимние Ночи тёмные дисы забрали некогда юношу Тидранди:
«Он (Тидранди) пошел к роще; тут он услышал, как скачут по полю с севера. Он увидел, что это девять женщин: все были в черных одеждах и у каждой в руке обнаженный меч. Он услышал также, как скачут по полю с юга. Это тоже были девять женщин, все в белых одеждах и на белых конях. Тогда Тидранди хотел повернуть обратно и рассказать о видении людям. Тут к нему подоспели первые женщины, — те, что в черных одеждах, — и напали на него, а он защищался хорошо и мужественно.<...>
Торхалль проснулся гораздо позже; он спросил, спит ли Тидранди, но никто не отозвался. Тогда Торхалль сказал, что должно быть, уже слишком поздно.
Затем вышли на двор. Была луна и стоял мороз. Они нашли Тидранди лежащим в ранах и внесли его в дом. И когда люди заговорили с ним, рассказал он им все, что с ним приключилось. В то же утро на рассвете он скончался и был положен в курган по древнему обычаю язычников.
Затем стали выяснять, кто в округе выезжал из дома, и люди так ничего и не узнали о каких-либо врагах Тидранди.
Халль спросил Торхалля, что может означать это ужасное событие.
Торхалль отвечает:
— Не знаю наверняка, но думаю все же, что женщины эти были не кто иные, как духи-двойники ваших родичей.»
(«Прядь о Тидранди и Торхалле», перевод А. В. Циммерлинга)
К сожалению, доступной информации о сохранившейся до сегодняшнего дня живой народной традиции Зимних Ночей в Скандинавии явно недостаточно, а саги, источник отчасти литературный, дают нам лишь скупые намёки на те или иные моменты прошлого. Но у нас есть связанная с этим временем традиция собственная, и, пусть в христианизированной форме, но традиция живая, отправляемая при нас, здесь и сейчас.
Осенние Деды
читать дальшеОдному из значительных праздников народной традиции исследователями уделено, тем не менее, относительно мало внимания, вероятно из-за отсутствия элементов ритуальной драмы или яркой обрядности, которыми столь богаты Масленница, Святки или Купала с Русалиями. Праздник этот домашний, семейный, и на нём «просто» приветствуют возвращающихся на короткое время в родные стены предков. Однако Д.Гаврилов и С.Ермаков очень точно заметили в своей книге «Время богов и время людей», что «...всю традиционную праздничную обрядность можно рассматривать как одну из форм почитания предков», и верно это для любого подлинно языческого мировоззрения — славянского, скандинавского, греческого. Тихие поминальные дни не менее важны, чем песни и обряды Русалий или ход ряженых на Святки. И тем, кто считает, что для того, чтобы подлинно ощутить Северную Традицию, достаточно славить Одина, стоит взять это на заметку.
Осенние деды приурочены к дню святого Дмитрия Солоунского — 8 ноября (26 октября по старому стилю) и/или к дню святого Михаила (21 ноября сейчас или 8 ноября по старому стилю). Рассматриваться здесь будет именно Дмитриев день, который, как и Зимние Ночи, и Самайн, в народном календаре служил границей зимы и лета: на Руси говорили «В Дмитриев день зима лезет на плетень», в Болгарии — «Святой Димитр приносит зиму, а святой Георгий — лето». Как пограничное время для хозяйствования, дни эти во многих местах были вехой начала или конца договоров, временем возврата долгов, расплаты с работниками и т.д. Интересно, что в некоторых горных районах центральной части Болгарии этот день называют «полезником» — так называют гостя, который первым перешагнул порог дома. Если он человек добрый и зажиточный, то и будущий год уродится богатым (примета, прекрасно известная всем по 1 января). Ещё по болгарскому поверью «дядо Димитър» тряс своей белой бородой и из неё сыпался первый снег. В украинской колядке поётся
У святого Дмитра труба із срібла...
А як затрубив щей святий Дмитро,
Та й покрив зимков усі гори біло...
Так же, как и Зимние Ночи, этот день был днём веселья и радости: ярославская поговорка гласила «В Дмитриев день и воробей под кустом пиво варит». Есть предположение, что именно с началом нового сезона в это время был связан октябрьский обычай колядования, упоминаемый Н.М.Гальковским, причём колядующих наделяли зерном, одновременно жертвуя за урожай будущий и благодаря за урожай прошлый.
Как и в других культурах, основой существования которых было сельское хозяйство, осень на Руси была временем свадеб. Причём у восточных славян только до Дмитриевого дня засылали сватов, хотя связано это, вероятно с близящимся постом (Филиповым или Рождественским) c 28 (15 по старому стилю) ноября. Отсюда и русская поговорка «До Дмитрá девка хитра, а после Дмитрá ещё хитрее (вышед замуж)», белорусская «Да Дзiмiтра баба хiтра, па Дзiмiтры — мужчыны хiтры» или украинская «До Дмитра дівка хитра (перебирає женихами), а по Дмитрі хоч комін витри» и т.д.
Деды, праздник, обращенный к предкам, вероятно, изначально был повсеместно чередой обрядовых дней, ведь и сегодня во многих местах днями поминовения являются не просто суббота, но пятница и суббота, или даже четверг и пятница (суббота тут должна предшествовать церковному празднику или выпадать на него). Русская пословица гласит: «Покойнички на Русь Дмитриев день ведут — живых блюдут». Собственно, Дедовыми обычно называются все основные поминальные дни в году: перед Троицей (на Русальской неделе) — Троицкие или Семишные Деды, перед Филиповским постом — Дмитровские или Филиповские, Михайловские в канун Михайлова дня, перед Сретеньем — Зимние или Масленые (т.е. перед Масленницей) и т.д. Главными обычно считаются дни поминовения перед Масленицей, на Русальную неделю и Осенние Деды (правда, Михайловские, а не рассматриваемые здесь Дмитриевские. Но до перехода на новый стиль они не так далеко отстояли от конца октября, как сейчас). В некоторых регионах главными считают один из этих праздников (обычно Троицкие), в некоторых два и т.д. При этом на Полесье Осенние Деды (справляемые как несколько праздников на востоке и как один на западе региона) именуются «первыми дедами», что соответствует прежнему славянскому календарю с началом года в сентябре. От места к месту или в зависимости от сезона разнилось, кого именно поминали: всех умерших в целом, или только родню, или отдельно мужчин, отдельно женщин, иногда лишь детей, иногда — самоубийц и других «заложных» покойников.
Как говорили в Полесье: «Поминална — тыждэнь пэрэд запусками (кануном поста). Цэ деды помынают: ў пьятныцу обедают, у чэтвер вэчэрают» (здесь и далее цитаты на белорусском приводятся по: Толстая С.М. Полесский народный календарь). Впрочем, чаще речь идёт о пятнице и субботе: «У дедовски тыждэнь ў пьятницу е вечера, а ў суботу до двенадцати часоў трэба обед справить»
Там же на Полесье С.М.Толстой отмечено интересное противопоставление Дедов поминанию родни на Радуницу (во вторник Фомининой недели): среди прочего весною на Радуницу живые приходят с угощением на кладбище, тогда как в остальные поминальные дни умершие навещают живых в их домах. Впрочем, противопоставление это отнюдь не абсолютно, известно ведь и название «Радунецкие Деды», а на Черниговщине именно Радуница именовалась Дедами, название же «Радуница» не употреблялось. И на том же Полесье есть свидетельства, что в некоторых местах могилы навещали во время Дедов.
Перед праздниками хозяева наводили порядок в доме и во дворе, чтобы порадовать покойных родителей тем, как справно идут дела у детей. В сами поминальные дни нельзя было выполнять работы по хозяйству (стирать, работать в поле и т.д.), исключение составляло лишь приготовление пищи. Особый запрет накладывался на действия, связанные с шитьём, прядением, ткацкими работами и т.д (в более мягкой, вероятно, поздней, форме запрет мог накладываться лишь на работу вечером):«Нитки не сновали на дзяди, што дарога засновиваетца умирушчему». Сегодня это соотносят как с обычными запретами пятницы (связываемой в народе с Параскевой-Пятницей), так с особым почитанием некогда в эти дни Макоши (именно её образ богини-пряхи слился в народном представлении с Параскевой, праздник которой приходится на 10 ноября (28 октября старого стиля, т.е. через 2 дня после Дмитра). Так же в наши дни Деды связывают и со Сварогом как покровителем ремёсел).
Вот как описывают поминальный обед на Ровенщине (перевод с украинского):
«Хозяйка готовит как можно больше блюд, которые любят деды. Обед бывает позднее, чем обычно, после полудня или в сумерки. Во время обеда из каждого блюда по ложке откладывают в отдельную посудину, которую с ложками ставят на ночь в угол. Тут же в посудине ставят воду и вешают полотенце, чтобы в ночи "души умерших помылись и пообедали"».
На Полесье, где древние традиции сохранились значительно полнее, если Деды справляют два дня (пятницу и субботу, в этом случае звавшуюся Бабы, бытовали также названия Дедова пятница и Бабина суббота), то в пятницу готовят постный поминальный ужин (вечерю), а в субботу скоромный (с яичницей, салом и молочными блюдами) обед ранее обычного или даже завтрак. Нередко считается, что вечеря должна состоять из определённого числа блюд: 3, 7 или 12. Как правило считается обязательной кутья (кутя, канун, колыва, сыты) — холодная вода с мёдом (если его не было — заменяли сахаром), куда крошат хлеб или булку. Зеленин также приводит рецепт, совпадающий с рецептом кути на Украине, где она состоит из воды, меда, отваренных зерен пшеницы с маком, изюмом и т.д. и обязательна на Рождество. Так же обычно в перечень входят борщ, рыба, кисель, оладьи или блины, каша, грибы, «палюшки с маком» и т.д. Кутью наливают в миску, обмакивают ложки и кладут кругом миски — «для душок». Эту сыту-кутью едят, зачёрпывая три или девять раз — и вечером, причем ложек не моют до утра, и утром. Так же — с обмакиванием ложек и капанием на стол — поступают и в обед. На второй день после обеда выходят на крыльцо и говорит: «Идите, дяды, дай, божэ, штоб на лето даждали», т.е. прощается с предками до весны, до того момента, когда дети сами навестят их на кладбище.
Это отнюдь не единственный вариант обычая угощения предков. Иногда родителей специально приглашают с улицы, формулы приглашения разнятся от села к селу, например, в пятницу вечером, как зайдёт солнце, трижды повторяют: «Диды-приятели, хадите к нам на вечэру!». Или более домашнее и родное: «Тата ци мамо, хадзи на вечэру! Сестричка Мария, хадзите к нам на вечэру!». Иногда первую ложку и первый стакан выливают перед окном со словами: «Деду, иди до обеду!». Первым обычно после молитвы за кутью берётся хозяин или старший в семье. Кладут крошки от еды на стол до утра, а на утро съедают, «чтоб зубы не болели», проливают на стол кутью из первой ложки и льют немного водки, оставляя всё на ночь. Часто ставят на стол отдельную миску ложку и чашку с угощением, оставляя её до утра, как и остатки ужина, выставляют угощенье за окно или ставят на печь, иногда бросают под стол блины. Нередко, как и на Украине, для дедов отливают от каждого блюда по три ложки и не прибирают мисок со стола и т.д. Остатки ужина хозяева могут съесть сами на следующий день или только причаститься ими, отдать скотине — чтоб не болела, отнести на могилы или отдать воде, забросить на крышу птицам или вынести в сад под деревце, вылить на дрова, «чтоб сгорало, а дым до бога шёл»... Сам ужин тоже проходил по особым правилам — за собою не закрывали двери и не запирались (и часто оставляли в открытыми ворота кладбищ), не резали хлеб ножом, а ломали (что бы из свежеиспеченного хлеба пошёл пар: «без пару покойники не едят»), в доме должно было быть для гостей повешено чистое полотенце... И это далеко не полный перечень обычаев от места к месту.
Провожали гостей Иного Мира так же ритуализированно, как и встречали, восстанавливая тем границу между миром живых и миром мёртвых. Вслед вылитой на второй день еде произносили «Идзите с богом!» Брызгали три раза водой вокруг стола, провожали за дверь с хлебом-солью и словами «Святые диды-родители, идите на свае место, спачивайте и нам сприяйте!» (т.е. помогайте) и т.д.
И, разумеется, в дни близости к Иному миру существовало и немало способов узнать и увидеть скрытое. Увидеть дедов можно было, поглядев во время вечери через хомут с печки. Иногда для этого требовалось весь день поститься: «як будешь посникать, то побачишь мертвих, як идут на деды на вечэру». Рассказывали о знаках по просьбе детей, вроде отодвинутой лавки и т.д. Другие говорили, что умершие являются лишь тем, кто не приготовил поминального ужина, детям или тем, кому суждено скоро умереть. Немало есть рассказов о том, как мёртвые упрекали или наказывали тех, кто не приготовил им поминального ужина или нарушал строгие правила праздника, вроде запрета на прядение. Существовало убеждение, что тем, кто не приветил мёртвых, они будут вредить, от дурных снов и неудач до болезни и смерти.
О празднике сегодня
голимая пропаганда, вестимоМожно заменить некоторое противоречие между характером изобильного торжества, отмечающего смену сезонов и довольно строгими и сдержанными нормами общения с предками на том же Полесье. Вообще-то, в прошлом два этих момента, как правило, просто не совпадали, и уж тем более засылка сватов не приходилась на поминальный день. Однако далеко не всем нынче везёт единолично распоряжаться своим временем. В традиции старо-скандинавской такого противоречия нет: в Исландии не считалось чем-то невероятным совместить свадьбу и тризну (достаточно вспомнить историю Унн Мудрой, рассказываемую в «Саге о людях из Лососьей долины»), новая жизнь и ушедшая не так далеко отстояли друг от друга. И в «Саге об Эгиле» пили на осеннем Дисаблоте в честь и память умерших на весьма буйном пиру. Собственно, и на славянских землях известен, например, обычай заканчивать похороны и поминки весёлыми песнями:«Покойничков помянули, теперь надо их повеселить, а то они будут обижаться, если мы от них невеселы пойдём» (Орловская, а также Вятская, Курская, Киевская губернии), а на Подолии и в Галиции у гроба устраивались молодежные игры. А еще в большей древности такое отношение было нормой, и на тризнах проводились игры и состязания («дратися по мертвецы»). В любом случае, каждый сам себе определяет границы допустимого и чем он готов поприветствовать родных, каким его увидят предки.
...А зачем вообще? Вопрос, конечно, не для язычников. )) О смысле и цели любого жертвоприношения следовало бы поговорить отдельно, но всё же вкратце можно выделить несколько моментов. В первую очередь, наверное, это поддержание связи. Связи с богами, как с высшим и указующим путь началом. Связи между поколениями, ведь без них — не было б нас, и обязательства перед умершими — не пустые слова: мы принимаем их знания, сделанное и достигнутое ими в мире, сами становимся продолжателями их достижений (даже проходя совсем иными путями). Ушедшие имеют право на часть того, что у нас есть (и отчасти на то, чем мы является...Отчасти.), как мы получили то, что принадлежало им. И слишком просто было бы ограничиться признанием этого на словах (кто любит халявщиков?). Давнее и общечеловеческое — разделив с кем-то пищу, преломив хлеб и отпив из одного кубка, мы закрепляем с ним союз, заключаем товарищество или подтверждаем родство... Укрепление связи с миром и круговращением времени, наконец, недаром сегодня праздничный круг носит название Колеса Года. Никто не отменял и старого доброго принципа обмена дарами: порою не зазорно и помощи попросить. И уж всегда следует постараться отплатить добром за помощь. Кстати, по свидетельству М. Федеровского, обильное угощение на «деды» белорусы готовили для того, «чтобы души с того света во всем бы помогали живущим на земле родственникам» (Federowski 1897, s.267) (взято у Л.Виноградовой. Славянская народная демонология: проблемы сравнительного изучения»). И ещё бывает, что просто надо поговорить, а иногда — и из-виниться, «выйти из вины»: не всегда мы успеваем все сказать и сделать при жизни...
После приведённого выше описания обычаев двух культур не сложно определить основные мотивы Зимних Ночей (особо в данном случае и не отличающиеся от мотивов славянского язычества):
— празднование прихода зимы, разделённая с близкими и Силами радость от щедрого урожая;
— благодарность асам и ванам, особенно, вероятно, Фрейру с Фрейей, за полученные дары, обращение к Одину, Хель, Фрейру и всем богам, принимающих верных в своих чертогах после смерти — к тем, кто хранит предков и их пути;
— приветствие, угощение и благодарность дисам-хранительницам рода, умершим родичам, возможно — тем, кого мы считаем роднёй не только по крови, но и по духу. Приветствие альвам — как тем, кто связан с миром людей, так и тем, что хранят засыпающую постепенно природу.
---------------------------------
Неизменен смысл поминальных дней — угостить и приветить родных, неизменно в Традиции и знание, что они незримо присутствуют с нами в это время, и помнят о нас, как мы помним о них. Северных альвов нынче принято соотносить скорее с дивным народом Толкиеновского Средиземья (не с кино-трилогией, разумеется, в людей я верю!), и имена дис звучат загадочно и грозно. А ведь это именно их, альвов и дис, Дедов и Баб, наших прародителей, звали и зовут в дом на Полесье, им ставят лампадки вечером первого ноября на кладбищах во Львове, поминают в Рязани. Так же, как в их честь пили мёд и эль на Зимних Ночах на исландских хуторах и в палатах норвежских конунгов...
Использованные материалы
читать дальшеАурни Бьёрнссон. Исландские праздники (norse.ulver.com/articles/arni/days/index.html)
Rudolf Simek, Álfablot: Was there a sacrifice to the álfar?
К.Х.Гундарссон и др. Наш Трот. Глава 54 – Зимние ночи
С.Ермолаев, Д.Гаврилов. Время богов и время людей.
Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография
Толстая С.М. Полесский народный календарь: Материалы к этнодиалектному словарю
О.Воропай. Звичаї нашого народу.
Не обошлось и без Википедии, стыд и позор.
А еще — моя искренняя признательность Л.Виноградовой, автору статьи в словаре «Дома Сварога», без чьих ссылок не справилась бы. Найти в Сети грамотно составленную библиографию — удовольствие не частое...сама, правда, тоже халтурю. Мда.
URL записиО кельтском Самайне сказано более чем достаточно, а вот северные Зимние Ночи и наши Осенние Деды известны значительно меньше. О них и пойдёт речь.
Зимние Ночи (в этом году -25-26 октября)
читать дальшеКак известно, согласно древнеисландскому календарю, зима начиналась в субботу после 26-й недели лета, т.е. между 21 и 27 октября (11–17 октября до 1700 года). Так как лето начинается в четверг, и, соответственно, заканчивается в среду, то до официального начала зимы остаётся два дня. Они известны как Зимние Ночи (Vetrarnætur). Также выражение «Зимние Ночи» нередко использовалось менее конкретно — для обозначения периода в начале зимы.
Именно в это время на зиму забивался скот и было в изобилии свежей пищи и напитков. Празднования, пиршества и игры, проводимые во время Зимних Ночей, упоминаются во многих исландских сагах. Позднее пиры начала зимы вылились в День Овечьих Голов (Sviðamessa), упоминаемый с конца XIX века. Этот праздник проводился в конце времени забоя скота, в зависимости от региона он приходился на первый день зимы или позже, на День Всех Святых (в последнем случае предполагается влияние церкви на время проведения изначально языческого праздника). Мясо вместе с потрохами, кровяной колбасой и т. д., готовили первым, а овечьи головы оставляли напоследок, потому что они хранились лучше. Когда всё остальное было уже готово, часть овечьих голов обжигали, затем варили и подавали на стол в праздник Овечьих Голов. Головы же, которые не съедали сразу, мариновали или коптили, чтобы съесть позже, зимой, в частности именно это кушанье упоминается среди принятых на Торраблот блюд.
Нередко на это время назначали и свадьбы, удачно совмещая праздники и ездили друг к другу в гости на пир. Типичным примером может быть фраза «Саги о людях из Лососьей Долины»: «Долго ли коротко ли шла речь об этом деле, но в конце концов все договорились, и состоялась помолвка, а свадьба была назначена на первые зимние ночи» (перевод В. Г. Адмони и Т. И. Сильман). Любили исландцы и, собравшись, затевать состязания, саги рассказывают, например, об играх с мячом на замёрзших озёрах в это время.
Изначальный языческий северный праздник был, без сомнения, теснейшим образом связан с радостью и плодородием. Как пишет Снорри в «Саге об Инглингах»: «В начале зимы надо было приносить жертвы богам за урожайный год» (перевод М. И. Стеблин-Каменского). Именно в это время, закончив основные работы вне дома, люди обретали плоды своих трудов во всей полноте. Неудивительно, что Зимние Ночи также именовались Фрейсблотом (Freysblót) — жертвоприношением Фрейру, покровителю урожая и свадеб, брату Фрейи: так «Сага о Гисли» упоминает, что «Торгрим задумал дать в предзимние дни осенний пир, встретить зиму и принести жертвы Фрейру» (перевод О.А.Смирницкой). Называлось это время и Дисаблотом (dísablót), т.е. жертвоприношением в честь матерей-прародительниц и хранительниц рода. В «Саге об Эгиле Скаллагрмссоне» о Дисаблоте сказано: «Там должно было быть жертвоприношение дисам и шел пир горой […] Все много раз пили, поминая умерших, и каждый раз нужно было осушать рог до дна» (перевод С. С. Масловой-Лашанской). Это скупое упоминание стоит отметить особо, сравнив его со славянскими Осенними Дедами и их основным смыслом — приветить умерших родичей на повороте Годового Колеса. Неудивительно, что праздник был также и временем благодарности альвам, равно тесно связанным и c Фрейром, владыкой Альвхейма, и с миром предков и родовыми курганами, и с урожаем — временем Альваблота (álfablót).
Упоминается, правда, название Альваблота лишь единожды, в «Висах о поездке на Восток» (Аustrfararvísur, стихи написаны между 1017 и 1020гг.) скальда Сигвата Тордарсона (ок. 995 или 997г. — ок.1045г.), спутника конунга Олава Харальдссона Толстого. Это позволило, например, Р. Зимеку сомневаться, что жертвы альвам приносили вообще. Аргументирует это он тем, что скальд-последователь христианства в своих стихах стремился подчеркнуть «дремучесть» шведских язычников, и заодно заведомо преувеличивал свои мытарства на осеннем пути из Норвегии в Ёталанд к ярлу Рёгнвальду, рассчитывая на вознаграждение от конунга, по чьему поручению ездил. Однако стоит учесть, что при дворе норвежского конунга хватало людей, бывавших в Швеции и её прекрасно знавших. Попытка рассказать о нелюбимых соседях нечто невероятное привела бы к осмеянию вместо награды. Другой аргумент Р.Зимека, что язычники никогда бы не назвали себя язычниками (исл. heiðingi, от heiðr — пустошь, степь), был бы весомее, не происходи дело после 1000г., когда даже в консервативной Швеции сосуществовали две веры, и появилась нужда в названии для сторонников старого обычая. Так презрительная кличка биркербенеров (Birkibeinar, березовоногие или берестянники, т.е.лапотники), сторонников конунга Сверрира, стала самоназванием движения, и в передаче автора саги конунг не гнушается говорить «мы, берестянники». А ведь и слова хозяйки дома мы узнаем в передаче христианского поэта. Рассказывают же эту историю так:
«...В начале зимы Сигват скальд с двумя провожатыми выехал из Борга на восток через леса Маркир в Гаутланд, и в этой поездке его часто плохо принимали.. Тогда-то Сигват и сочинил Висы о Поездке на Восток.
<...>Потом они ехали по Гаутланду и к вечеру добрались до места под названием Капище. Ворота были заперты, и они не смогли туда попасть. Им крикнули, что это священное место, и они поехали дальше. Сигват сказал:
А в Капище пуще
Мне досталось, долго
- На запоре двери -
Хозяев мы звали.
Язычники - нечем
Их пронять - прогнали
Нас: «священно место».
Пусть тролли с ними спорят!
Затем Сигват подъехал к другому двору. В дверях стояла хозяйка и не велела им входить, сказав, что они сейчас приносят жертвы альвам. Сигват сказал:
Мне в дверях старуха
«Прочь, — рекла, — треклятый.
Одинова гнева
Здесь у нас страшатся».
Меня выгоняла,
Будто волка, мол, «мы,
Язычники, ночью
Правим жертвы альвам».
(Из «Саги об Олаве Святом», перевод прозы Ю. К. Кузьменко, перевод вис О.А.Смирницкой)
На основании этого эпизода высказывалось в наше время предположение о нежелательности присутствия посторонних во время праздника, который в таком случае рассматривается как сугубо семейный или проводимый лишь в присутствии близких друзей. Это было бы сходно со славянским восприятием Осенних Дедов, справляемых дома всей семьёй, о чем подробнее далее.
Осеннее время жертвоприношений богам, альвам и дисам было и временем особой близости к Иному Миру, когда те, кто был способен, имели возможность получать знания необычными путями. Тюра, дочь ярла Харальда, в ответ на сватовство конунга Дании Горма, сказала так:
«Я не буду принимать решение сразу. Сначала ты должен вернуться домой с дорогими и почетными дарами. И если ты действительно хочешь на мне жениться, то, когда вернешься домой, ты должен построить дом, такой, в котором тебе подобает спать, там, где раньше не стояло никаких построек. В этом доме ты должен спать первые три ночи зимы. Если тебе что-нибудь приснится, запомни точно, что, и дай мне знать об этом. Тогда я отвечу твоим послам, приезжать ли тебе за мной как невестой, или же нет. И ты можешь не приезжать, если тебе ничего не приснится»
(перевод Алексея Северянина и Алексея Щавелева)
Так рассказывает «Сага о йомсвикингах», и если мотив вещего сна на новом месте общераспространён в фольклоре, то упоминание именно первых зимних ночей — деталь типично северная. Ведь время это, несмотря на всю его радость, было и одновременно временем грозным и опасным, что сближает его с Самайном, да и Осенними Дедами. Именно в Зимние Ночи тёмные дисы забрали некогда юношу Тидранди:
«Он (Тидранди) пошел к роще; тут он услышал, как скачут по полю с севера. Он увидел, что это девять женщин: все были в черных одеждах и у каждой в руке обнаженный меч. Он услышал также, как скачут по полю с юга. Это тоже были девять женщин, все в белых одеждах и на белых конях. Тогда Тидранди хотел повернуть обратно и рассказать о видении людям. Тут к нему подоспели первые женщины, — те, что в черных одеждах, — и напали на него, а он защищался хорошо и мужественно.<...>
Торхалль проснулся гораздо позже; он спросил, спит ли Тидранди, но никто не отозвался. Тогда Торхалль сказал, что должно быть, уже слишком поздно.
Затем вышли на двор. Была луна и стоял мороз. Они нашли Тидранди лежащим в ранах и внесли его в дом. И когда люди заговорили с ним, рассказал он им все, что с ним приключилось. В то же утро на рассвете он скончался и был положен в курган по древнему обычаю язычников.
Затем стали выяснять, кто в округе выезжал из дома, и люди так ничего и не узнали о каких-либо врагах Тидранди.
Халль спросил Торхалля, что может означать это ужасное событие.
Торхалль отвечает:
— Не знаю наверняка, но думаю все же, что женщины эти были не кто иные, как духи-двойники ваших родичей.»
(«Прядь о Тидранди и Торхалле», перевод А. В. Циммерлинга)
К сожалению, доступной информации о сохранившейся до сегодняшнего дня живой народной традиции Зимних Ночей в Скандинавии явно недостаточно, а саги, источник отчасти литературный, дают нам лишь скупые намёки на те или иные моменты прошлого. Но у нас есть связанная с этим временем традиция собственная, и, пусть в христианизированной форме, но традиция живая, отправляемая при нас, здесь и сейчас.
Осенние Деды
читать дальшеОдному из значительных праздников народной традиции исследователями уделено, тем не менее, относительно мало внимания, вероятно из-за отсутствия элементов ритуальной драмы или яркой обрядности, которыми столь богаты Масленница, Святки или Купала с Русалиями. Праздник этот домашний, семейный, и на нём «просто» приветствуют возвращающихся на короткое время в родные стены предков. Однако Д.Гаврилов и С.Ермаков очень точно заметили в своей книге «Время богов и время людей», что «...всю традиционную праздничную обрядность можно рассматривать как одну из форм почитания предков», и верно это для любого подлинно языческого мировоззрения — славянского, скандинавского, греческого. Тихие поминальные дни не менее важны, чем песни и обряды Русалий или ход ряженых на Святки. И тем, кто считает, что для того, чтобы подлинно ощутить Северную Традицию, достаточно славить Одина, стоит взять это на заметку.
Осенние деды приурочены к дню святого Дмитрия Солоунского — 8 ноября (26 октября по старому стилю) и/или к дню святого Михаила (21 ноября сейчас или 8 ноября по старому стилю). Рассматриваться здесь будет именно Дмитриев день, который, как и Зимние Ночи, и Самайн, в народном календаре служил границей зимы и лета: на Руси говорили «В Дмитриев день зима лезет на плетень», в Болгарии — «Святой Димитр приносит зиму, а святой Георгий — лето». Как пограничное время для хозяйствования, дни эти во многих местах были вехой начала или конца договоров, временем возврата долгов, расплаты с работниками и т.д. Интересно, что в некоторых горных районах центральной части Болгарии этот день называют «полезником» — так называют гостя, который первым перешагнул порог дома. Если он человек добрый и зажиточный, то и будущий год уродится богатым (примета, прекрасно известная всем по 1 января). Ещё по болгарскому поверью «дядо Димитър» тряс своей белой бородой и из неё сыпался первый снег. В украинской колядке поётся
У святого Дмитра труба із срібла...
А як затрубив щей святий Дмитро,
Та й покрив зимков усі гори біло...
Так же, как и Зимние Ночи, этот день был днём веселья и радости: ярославская поговорка гласила «В Дмитриев день и воробей под кустом пиво варит». Есть предположение, что именно с началом нового сезона в это время был связан октябрьский обычай колядования, упоминаемый Н.М.Гальковским, причём колядующих наделяли зерном, одновременно жертвуя за урожай будущий и благодаря за урожай прошлый.
Как и в других культурах, основой существования которых было сельское хозяйство, осень на Руси была временем свадеб. Причём у восточных славян только до Дмитриевого дня засылали сватов, хотя связано это, вероятно с близящимся постом (Филиповым или Рождественским) c 28 (15 по старому стилю) ноября. Отсюда и русская поговорка «До Дмитрá девка хитра, а после Дмитрá ещё хитрее (вышед замуж)», белорусская «Да Дзiмiтра баба хiтра, па Дзiмiтры — мужчыны хiтры» или украинская «До Дмитра дівка хитра (перебирає женихами), а по Дмитрі хоч комін витри» и т.д.
Деды, праздник, обращенный к предкам, вероятно, изначально был повсеместно чередой обрядовых дней, ведь и сегодня во многих местах днями поминовения являются не просто суббота, но пятница и суббота, или даже четверг и пятница (суббота тут должна предшествовать церковному празднику или выпадать на него). Русская пословица гласит: «Покойнички на Русь Дмитриев день ведут — живых блюдут». Собственно, Дедовыми обычно называются все основные поминальные дни в году: перед Троицей (на Русальской неделе) — Троицкие или Семишные Деды, перед Филиповским постом — Дмитровские или Филиповские, Михайловские в канун Михайлова дня, перед Сретеньем — Зимние или Масленые (т.е. перед Масленницей) и т.д. Главными обычно считаются дни поминовения перед Масленицей, на Русальную неделю и Осенние Деды (правда, Михайловские, а не рассматриваемые здесь Дмитриевские. Но до перехода на новый стиль они не так далеко отстояли от конца октября, как сейчас). В некоторых регионах главными считают один из этих праздников (обычно Троицкие), в некоторых два и т.д. При этом на Полесье Осенние Деды (справляемые как несколько праздников на востоке и как один на западе региона) именуются «первыми дедами», что соответствует прежнему славянскому календарю с началом года в сентябре. От места к месту или в зависимости от сезона разнилось, кого именно поминали: всех умерших в целом, или только родню, или отдельно мужчин, отдельно женщин, иногда лишь детей, иногда — самоубийц и других «заложных» покойников.
Как говорили в Полесье: «Поминална — тыждэнь пэрэд запусками (кануном поста). Цэ деды помынают: ў пьятныцу обедают, у чэтвер вэчэрают» (здесь и далее цитаты на белорусском приводятся по: Толстая С.М. Полесский народный календарь). Впрочем, чаще речь идёт о пятнице и субботе: «У дедовски тыждэнь ў пьятницу е вечера, а ў суботу до двенадцати часоў трэба обед справить»
Там же на Полесье С.М.Толстой отмечено интересное противопоставление Дедов поминанию родни на Радуницу (во вторник Фомининой недели): среди прочего весною на Радуницу живые приходят с угощением на кладбище, тогда как в остальные поминальные дни умершие навещают живых в их домах. Впрочем, противопоставление это отнюдь не абсолютно, известно ведь и название «Радунецкие Деды», а на Черниговщине именно Радуница именовалась Дедами, название же «Радуница» не употреблялось. И на том же Полесье есть свидетельства, что в некоторых местах могилы навещали во время Дедов.
Перед праздниками хозяева наводили порядок в доме и во дворе, чтобы порадовать покойных родителей тем, как справно идут дела у детей. В сами поминальные дни нельзя было выполнять работы по хозяйству (стирать, работать в поле и т.д.), исключение составляло лишь приготовление пищи. Особый запрет накладывался на действия, связанные с шитьём, прядением, ткацкими работами и т.д (в более мягкой, вероятно, поздней, форме запрет мог накладываться лишь на работу вечером):«Нитки не сновали на дзяди, што дарога засновиваетца умирушчему». Сегодня это соотносят как с обычными запретами пятницы (связываемой в народе с Параскевой-Пятницей), так с особым почитанием некогда в эти дни Макоши (именно её образ богини-пряхи слился в народном представлении с Параскевой, праздник которой приходится на 10 ноября (28 октября старого стиля, т.е. через 2 дня после Дмитра). Так же в наши дни Деды связывают и со Сварогом как покровителем ремёсел).
Вот как описывают поминальный обед на Ровенщине (перевод с украинского):
«Хозяйка готовит как можно больше блюд, которые любят деды. Обед бывает позднее, чем обычно, после полудня или в сумерки. Во время обеда из каждого блюда по ложке откладывают в отдельную посудину, которую с ложками ставят на ночь в угол. Тут же в посудине ставят воду и вешают полотенце, чтобы в ночи "души умерших помылись и пообедали"».
На Полесье, где древние традиции сохранились значительно полнее, если Деды справляют два дня (пятницу и субботу, в этом случае звавшуюся Бабы, бытовали также названия Дедова пятница и Бабина суббота), то в пятницу готовят постный поминальный ужин (вечерю), а в субботу скоромный (с яичницей, салом и молочными блюдами) обед ранее обычного или даже завтрак. Нередко считается, что вечеря должна состоять из определённого числа блюд: 3, 7 или 12. Как правило считается обязательной кутья (кутя, канун, колыва, сыты) — холодная вода с мёдом (если его не было — заменяли сахаром), куда крошат хлеб или булку. Зеленин также приводит рецепт, совпадающий с рецептом кути на Украине, где она состоит из воды, меда, отваренных зерен пшеницы с маком, изюмом и т.д. и обязательна на Рождество. Так же обычно в перечень входят борщ, рыба, кисель, оладьи или блины, каша, грибы, «палюшки с маком» и т.д. Кутью наливают в миску, обмакивают ложки и кладут кругом миски — «для душок». Эту сыту-кутью едят, зачёрпывая три или девять раз — и вечером, причем ложек не моют до утра, и утром. Так же — с обмакиванием ложек и капанием на стол — поступают и в обед. На второй день после обеда выходят на крыльцо и говорит: «Идите, дяды, дай, божэ, штоб на лето даждали», т.е. прощается с предками до весны, до того момента, когда дети сами навестят их на кладбище.
Это отнюдь не единственный вариант обычая угощения предков. Иногда родителей специально приглашают с улицы, формулы приглашения разнятся от села к селу, например, в пятницу вечером, как зайдёт солнце, трижды повторяют: «Диды-приятели, хадите к нам на вечэру!». Или более домашнее и родное: «Тата ци мамо, хадзи на вечэру! Сестричка Мария, хадзите к нам на вечэру!». Иногда первую ложку и первый стакан выливают перед окном со словами: «Деду, иди до обеду!». Первым обычно после молитвы за кутью берётся хозяин или старший в семье. Кладут крошки от еды на стол до утра, а на утро съедают, «чтоб зубы не болели», проливают на стол кутью из первой ложки и льют немного водки, оставляя всё на ночь. Часто ставят на стол отдельную миску ложку и чашку с угощением, оставляя её до утра, как и остатки ужина, выставляют угощенье за окно или ставят на печь, иногда бросают под стол блины. Нередко, как и на Украине, для дедов отливают от каждого блюда по три ложки и не прибирают мисок со стола и т.д. Остатки ужина хозяева могут съесть сами на следующий день или только причаститься ими, отдать скотине — чтоб не болела, отнести на могилы или отдать воде, забросить на крышу птицам или вынести в сад под деревце, вылить на дрова, «чтоб сгорало, а дым до бога шёл»... Сам ужин тоже проходил по особым правилам — за собою не закрывали двери и не запирались (и часто оставляли в открытыми ворота кладбищ), не резали хлеб ножом, а ломали (что бы из свежеиспеченного хлеба пошёл пар: «без пару покойники не едят»), в доме должно было быть для гостей повешено чистое полотенце... И это далеко не полный перечень обычаев от места к месту.
Провожали гостей Иного Мира так же ритуализированно, как и встречали, восстанавливая тем границу между миром живых и миром мёртвых. Вслед вылитой на второй день еде произносили «Идзите с богом!» Брызгали три раза водой вокруг стола, провожали за дверь с хлебом-солью и словами «Святые диды-родители, идите на свае место, спачивайте и нам сприяйте!» (т.е. помогайте) и т.д.
И, разумеется, в дни близости к Иному миру существовало и немало способов узнать и увидеть скрытое. Увидеть дедов можно было, поглядев во время вечери через хомут с печки. Иногда для этого требовалось весь день поститься: «як будешь посникать, то побачишь мертвих, як идут на деды на вечэру». Рассказывали о знаках по просьбе детей, вроде отодвинутой лавки и т.д. Другие говорили, что умершие являются лишь тем, кто не приготовил поминального ужина, детям или тем, кому суждено скоро умереть. Немало есть рассказов о том, как мёртвые упрекали или наказывали тех, кто не приготовил им поминального ужина или нарушал строгие правила праздника, вроде запрета на прядение. Существовало убеждение, что тем, кто не приветил мёртвых, они будут вредить, от дурных снов и неудач до болезни и смерти.
О празднике сегодня
голимая пропаганда, вестимоМожно заменить некоторое противоречие между характером изобильного торжества, отмечающего смену сезонов и довольно строгими и сдержанными нормами общения с предками на том же Полесье. Вообще-то, в прошлом два этих момента, как правило, просто не совпадали, и уж тем более засылка сватов не приходилась на поминальный день. Однако далеко не всем нынче везёт единолично распоряжаться своим временем. В традиции старо-скандинавской такого противоречия нет: в Исландии не считалось чем-то невероятным совместить свадьбу и тризну (достаточно вспомнить историю Унн Мудрой, рассказываемую в «Саге о людях из Лососьей долины»), новая жизнь и ушедшая не так далеко отстояли друг от друга. И в «Саге об Эгиле» пили на осеннем Дисаблоте в честь и память умерших на весьма буйном пиру. Собственно, и на славянских землях известен, например, обычай заканчивать похороны и поминки весёлыми песнями:«Покойничков помянули, теперь надо их повеселить, а то они будут обижаться, если мы от них невеселы пойдём» (Орловская, а также Вятская, Курская, Киевская губернии), а на Подолии и в Галиции у гроба устраивались молодежные игры. А еще в большей древности такое отношение было нормой, и на тризнах проводились игры и состязания («дратися по мертвецы»). В любом случае, каждый сам себе определяет границы допустимого и чем он готов поприветствовать родных, каким его увидят предки.
...А зачем вообще? Вопрос, конечно, не для язычников. )) О смысле и цели любого жертвоприношения следовало бы поговорить отдельно, но всё же вкратце можно выделить несколько моментов. В первую очередь, наверное, это поддержание связи. Связи с богами, как с высшим и указующим путь началом. Связи между поколениями, ведь без них — не было б нас, и обязательства перед умершими — не пустые слова: мы принимаем их знания, сделанное и достигнутое ими в мире, сами становимся продолжателями их достижений (даже проходя совсем иными путями). Ушедшие имеют право на часть того, что у нас есть (и отчасти на то, чем мы является...Отчасти.), как мы получили то, что принадлежало им. И слишком просто было бы ограничиться признанием этого на словах (кто любит халявщиков?). Давнее и общечеловеческое — разделив с кем-то пищу, преломив хлеб и отпив из одного кубка, мы закрепляем с ним союз, заключаем товарищество или подтверждаем родство... Укрепление связи с миром и круговращением времени, наконец, недаром сегодня праздничный круг носит название Колеса Года. Никто не отменял и старого доброго принципа обмена дарами: порою не зазорно и помощи попросить. И уж всегда следует постараться отплатить добром за помощь. Кстати, по свидетельству М. Федеровского, обильное угощение на «деды» белорусы готовили для того, «чтобы души с того света во всем бы помогали живущим на земле родственникам» (Federowski 1897, s.267) (взято у Л.Виноградовой. Славянская народная демонология: проблемы сравнительного изучения»). И ещё бывает, что просто надо поговорить, а иногда — и из-виниться, «выйти из вины»: не всегда мы успеваем все сказать и сделать при жизни...
После приведённого выше описания обычаев двух культур не сложно определить основные мотивы Зимних Ночей (особо в данном случае и не отличающиеся от мотивов славянского язычества):
— празднование прихода зимы, разделённая с близкими и Силами радость от щедрого урожая;
— благодарность асам и ванам, особенно, вероятно, Фрейру с Фрейей, за полученные дары, обращение к Одину, Хель, Фрейру и всем богам, принимающих верных в своих чертогах после смерти — к тем, кто хранит предков и их пути;
— приветствие, угощение и благодарность дисам-хранительницам рода, умершим родичам, возможно — тем, кого мы считаем роднёй не только по крови, но и по духу. Приветствие альвам — как тем, кто связан с миром людей, так и тем, что хранят засыпающую постепенно природу.
---------------------------------
Неизменен смысл поминальных дней — угостить и приветить родных, неизменно в Традиции и знание, что они незримо присутствуют с нами в это время, и помнят о нас, как мы помним о них. Северных альвов нынче принято соотносить скорее с дивным народом Толкиеновского Средиземья (не с кино-трилогией, разумеется, в людей я верю!), и имена дис звучат загадочно и грозно. А ведь это именно их, альвов и дис, Дедов и Баб, наших прародителей, звали и зовут в дом на Полесье, им ставят лампадки вечером первого ноября на кладбищах во Львове, поминают в Рязани. Так же, как в их честь пили мёд и эль на Зимних Ночах на исландских хуторах и в палатах норвежских конунгов...
Использованные материалы
читать дальшеАурни Бьёрнссон. Исландские праздники (norse.ulver.com/articles/arni/days/index.html)
Rudolf Simek, Álfablot: Was there a sacrifice to the álfar?
К.Х.Гундарссон и др. Наш Трот. Глава 54 – Зимние ночи
С.Ермолаев, Д.Гаврилов. Время богов и время людей.
Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография
Толстая С.М. Полесский народный календарь: Материалы к этнодиалектному словарю
О.Воропай. Звичаї нашого народу.
Не обошлось и без Википедии, стыд и позор.
А еще — моя искренняя признательность Л.Виноградовой, автору статьи в словаре «Дома Сварога», без чьих ссылок не справилась бы. Найти в Сети грамотно составленную библиографию — удовольствие не частое...сама, правда, тоже халтурю. Мда.
@темы: колесо